Разведчик в Вечном городе. Операции КГБ в Италии - Леонид Колосов

В апреле 1923 года его, согласно личной просьбе, освободили от работы в органах и откомандировали в распоряжение ЦК ВКП(б). В связи с этим начальник контрразведывательного отдела (КРО) ГПУ Артур Христианович Артузов дал Ференцу Патаки характеристику. В ней говорилось: «Знаю т. Патаки по работе с 1920 года как весьма энергичного, неутомимого работника, дисциплинированного и обладающего большой личной инициативой, прекрасного товарища. Тов. Патаки принадлежит значительная доля заслуги в ликвидации бандитизма в Республике как начальнику отдела ГПУ по борьбе с бандитизмом. Исключительно болезнь и нервное переутомление заставили т. Патаки сделать большой перерыв в работе ГПУ. Артузов».

С этого времени для Ференца Патаки начался бурный период деятельности в гражданских и общественных учреждениях. Партийная, хозяйственная и общественная работа, в том числе и в высших учебных заведениях. Так, в мае 1923 года по заданию ЦК ВКП(б) Патаки едет в Среднюю Азию, в Ташкент, где становится заместителем председателя Комитета по сооружению гидростанции на Бозсу и заместителем председателя «Туркмануфактура» по строительству текстильной фабрики в Ташкенте. С апреля 1924 года он уже на ответственной работе в ВСНХ СССР в Москве — председатель Ревизионной комиссии по угольной, текстильной и другим отраслям промышленности. Одновременно исполняет обязанности председателя Ревизионной комиссии ВСНХ Туркменской ССР.

В 1925 году был председателем Ревизионной комиссии по Пензенскому, Тамбовскому и Ульяновскому суконным трестам. В 1927 году — старшим экономистом мобилизационно-планового Управления ВСНХ СССР. В декабре 1927 года ЦК ВКП(б) направлен заместителем ректора Коммунистического университета трудящихся Востока по административно-хозяйственным вопросам. В период чистки рядов партии Ференц Патаки парторганизацией характеризовался так: «Тов. Патаки является прямолинейным партийцем, ленинцем-большевиком. Вполне выдержанный». В 1930 году его послали на учебу во Всесоюзную Торговую академию, а в 1931 году по мобилизации ЦК ВКП(б), прервав учебу, он идет на работу в Кинематографический комитет, где занимает разные руководящие должности вплоть до 1936 года.

В 1930 году Патаки встретил свою будущую жену — Наталию Иосифовну Горбань, с которой прожил до конца жизни.

В апреле 1932 года решением Краснопресненского райкома ВКП(б) Москвы Патаки был введен в состав постоянного совещания по вопросам литературы и искусства при РК ВКП(б). Тогда же в состав этого совещания вошли известные в то время деятели литературы и искусства: Серафимович, Безымянский, Мате Залка, Мейерхольд и некоторые другие. С 1936 и по конец 1937 года Патаки использовался по линии профсоюзов, потом некоторое время работал в Коминтерне и наконец — заместителем директора химического завода им. Баранова.

Идет 1938 год. Болезни заставляют Ференца Патаки бросить работу и серьезно заняться лечением. И тут следует очередной жестокий удар судьбы. В стране продолжается охота на «врагов народа». Судят очередную жертву сталинского произвола. В ходе следствия выясняется, что партийную характеристику ему дал в 1935 году Ференц Патаки. Жертву приговаривают к высшей мере наказания, Патаки же исключают из рядов партии. Это был конец для верного ленинца-чекиста. Вне партии Ференц Патаки себя не мыслил. Он попробовал обратиться в КПК (Комиссия партийного контроля — прим. ред.) и в ЦК ВКП(б) с просьбой об отмене казавшегося чудовищным решения. Но все было тщетно. Формула «Партия не ошибается» работала железно. Но Патаки все же не теряет надежды на восстановление его в рядах большевиков. Он по-прежнему считает себя коммунистом, членом «дорогой для него Коммунистической партии», с которой связана вся его сознательная жизнь. Вне ее он не мыслит своего существования. Все чаще приходит мысль о самоубийстве, но старый чекист ее отвергает. Пробует бороться до конца. Преодолев болезнь, идет на «беспартийную» работу. На этот раз его прибежищем становится Всесоюзная сельскохозяйственная выставка. В 1939 году Главный выставочный комитет за «ударную работу» Ференца Патаки объявляет ему благодарность. А через несколько дней коллеги в штатском глубокой ночью арестовывают Патаки, и после недолгого следствия и скорого суда он оказывается за колючей проволокой в лагере строгого режима. Там же он встречает известие о начале войны…

Мне, конечно, не дано знать, что пережил и о чем думал ленинец-чекист, потерял ли он веру в «вождя всех народов» и в светлые идеалы коммунизма. Известно лишь, что было еще много заявлений и в ЦК ВКП(б), и в Наркомат обороны, и в НКВД с просьбой использовать его опыт для диверсионной работы в тылу гитлеровцев. Но все эти заявления, видимо, не перешагнули через колючую проволоку, кроме одного, самого последнего и отчаянного. «Или расстреляйте меня, — писал Ференц Патаки, — или дайте возможность помочь моей второй родине. Я готов с любой группой разведчиков развернуть диверсионную борьбу на территории оккупированной Венгрии, где у меня сохранились многочисленные связи…»

Письмо попало в руки Лаврентия Берии. «Очень любопытный тип, — сказал лучший друг Сталина. — Надо дать ему группу людей из заключенных венгерских уголовников. Следует особо подготовить одного человека, который должен уничтожить Патаки, если он окажется предателем… Сначала переговоришь с ним ты, потом встречусь с ним я. Действуй…» Последние слова относились к начальнику одного из спецотделов Наркомата государственной безопасности, который находился в кабинете Берии.

…Москва. Июль 1942 года. Гитлеровцы отброшены от столицы, но положение на фронтах тяжелое. Впереди еще без малого три года кровопролитнейшей войны. Поздний вечер. Небо в аэростатах воздушного заграждения. В одном из кабинетов печально известного всем здания на Дзержинской площади разговаривают двое.

— Я вас понимаю, гражданин Патаки. Понимаю, что вы не можете сидеть сложа руки, когда сражается весь народ. Нам нравится ваша идея о необходимости организации групп Сопротивления в Закарпатье и в тылу противника…

— Может быть, вы имеете что-нибудь против моей кандидатуры?

— В принципе, нет. Вы — подходящая кандидатура, товарищ Патаки. Кстати, сколькими языками вы владеете?

— Венгерским, сербским, английским, немецким, немного французским и румынским.

— Вот видите. Плюс к этому ваш огромный опыт подпольной и чекистской работы. В прошлом. Но вам, Ференц Владиславович, уже пятьдесят. Как ваше здоровье? Вопрос не праздный: ведь придется прыгать с парашютом, стрелять и уходить от врага, иногда бегом, в случае необходимости.

— Ничего, выдюжу…

— Взвесьте все внимательно, Ференц Владиславович, и с вами встретятся еще раз.

…Прошло еще несколько дней. Снова один из кабинетов в здании на площади Дзержинского. На этот раз в главном. Человек в пенсне с брезгливо оттопыренной губой молча рассматривает введенного двумя сотрудниками пожилого человека. Потом он жестом предлагает Ференцу Патаки сесть напротив себя. Опять пауза…

— Вот вы какой, Ференц Владиславович Патаки. Примерно так я вас и представлял. Ну, здравствуйте:

— Приветствую вас, Лаврентий Павлович.

— Как доехали?