Век тревожности. Страхи, надежды, неврозы и поиски душевного покоя - Скотт Стоссел

Я жалуюсь доктору В., что, судя по тщетным 30-летним попыткам излечиться от тревожности, добиться мало-мальски ощутимого результата, закончить книгу на оптимистичной ноте вряд ли получится. Делюсь захватывающими и обнадеживающими новостями об исследованиях психологической устойчивости, как и прежде отмечая, что сам я устойчивости у себя почти не нахожу. Наоборот, теперь у меня есть весомое доказательство, что генетически я к ней не склонен: мне на клеточном, генетическом уровне уготовано быть тревожным, пессимистичным и психологически неустойчивым.

«Вот за это я и ругаю постоянно современный упор на генетику и нейробиологию в изучении психических расстройств, – говорит доктор В. – Он укрепляет нас во мнении, что сознание – это раз и навсегда сложившаяся и неизменная структура, тогда как на самом деле оно может меняться с годами».

Это все я знаю, о чем и говорю доктору. И еще я знаю, что на проявление генов влияют внешние факторы и что в любом случае сводить человека к набору генов или чистому влиянию среды – нелепый редукционизм.

И все равно я не понимаю, откуда мне взять устойчивость.

«Вы гораздо устойчивее, чем думаете, – обнадеживает доктор В. – Вы постоянно говорите "Я с этим не справлюсь", "Это мне не по зубам", однако добиваетесь, для страдающего тревожностью, многого. Нет, просто добиваетесь многого, без всяких оговорок. Вспомните хотя бы, что вам пришлось преодолеть во время работы над книгой».

Когда срок сдачи рукописи подобрался пугающе близко, я взял «научный отпуск» в редакции, ушел на неполный рабочий день, чтобы посвятить больше времени книге. Решение было рискованное: обозначить свою заменимость в компании, где и так идут сокращения, в радикально сужающейся и, может статься, даже умирающей отрасли (бумажная журналистика), в пору самого сурового экономического кризиса со времен Великой депрессии – не лучший способ гарантировать сохранение рабочего места. Однако растущая паника, что я не уложусь в срок и разорю семью, заставила взвесить перспективы и пойти на риск. Я надеялся, что освободившееся время, с одной стороны, и угроза сорвать срок – с другой, подстегнут меня и помогут разогнаться.

Не получилось. Получилось вот что.

В первый день этого «научного отпуска» у моей всегда отличавшейся крепким здоровьем жены вдруг обнаружилась какая-то загадочная болезнь, повлекшая за собой хождения по врачам (терапевты, аллергологи, иммунологи, эндокринологи) и череду неокончательных диагнозов (волчанка, ревматоидный артрит, аутоиммунный тиреоидит, базедова болезнь и так далее). Через несколько дней моей абсолютно законопослушной жене предъявили (ложное и нелепое, но это долгая история) обвинение в уголовном преступлении, повлекшее за собой многотысячные расходы на адвокатов и несколько поездок в суд. В это же время мамин второй муж ушел к другой и начал бракоразводный процесс, который грозил оставить маму без гроша. Недавно созданная компания моего отца, которая, как я надеялся, поможет мне оплатить детям образование, разорилась и закрылась. И день за днем я, просиживая за компьютером, вместо работы над книгой терзался беспокойством о здоровье жены или поминутно проверял истощавшиеся банковские счета, откуда деньги утекали гораздо быстрее, чем притекали.

А потом ранним августовским утром (шел последний месяц моего «научного отпуска») я проснулся под грохот грома и шум ливня. По окну молотили камни и ветки. Я едва успел вскочить с кровати и кинуться вон из спальни, как окно разлетелось вдребезги. (Жена с детьми в это время были в отъезде.) Я понесся в подвал, и тут в кухне, мимо которой я пробегал, обвалился потолок – на крышу рухнуло дерево. Кухонные шкафчики сорвало со стен, потолочные светильники повисли на искрящих проводах, из остатков перекрытия торчал кусок теплоизоляции, похожий на высунутый от тяжелого дыхания язык. На линолеум градом сыпался щебень, через зияющую дыру в крыше хлестал дождь.

Когда я пробегал через гостиную, на дом повалилось второе дерево. Все четыре окна в комнате лопнули разом, кругом засвистели осколки. Деревья валились десятками, какие-то выворачивались с корнем, какие-то ломались надвое на 20-метровой высоте.

Я почти кубарем скатился в подвал, надеясь укрыться под землей. Но когда я спустился, там уже сантиметров на 10 плескалась и быстро прибывала вода. Я застыл на нижней ступеньке, лихорадочно соображая, что вообще происходит («Ураган? Ядерная атака? Землетрясение? Торнадо? Нашествие инопланетян?»)[217]и как быть.

Я стоял в подвале в одних трусах – сердце выпрыгивает из груди, во рту пересохло, дыхание сбивается, мышцы напряжены, в крови бурлит адреналин, реакция борьбы или бегства во всей красе. И тут я понял, что испытываю те же ощущения, что при панической атаке или приступе фобии. Но хотя опасность мне грозила куда более реальная и я сознавал, что могу покалечиться и даже (мало ли) погибнуть в этой неразберихе, когда гигантские деревья проламывают крышу, мне было не так плохо, как при панической атаке. Да, я был в ужасе, но при этом невольно восхищался стихией, ее способностью сровнять с землей крепкий дом и разметать высоченные деревья. Это, скорее, возбуждало. При панической атаке все гораздо хуже[218].

Следующие несколько недель ушли на общение со страховой компанией, рабочими из группы ликвидации последствий стихийных бедствий, риелторами и перевозчиками, до книги руки не доходили. Каждый пропавший впустую день истекающего «научного отпуска» еще туже закручивал тиски мучительной тревоги. Если я не вернусь на работу, то могу потерять место, а если вернусь, то могу сорвать срок сдачи книги (и, возможно, все равно потерять место). Еще страшнее наконец получить стороннее подтверждение тому, в чем я был внутренне убежден все эти годы: я никчемный, слабый, зависимый, тревожный бездарь.

«Скотт! – прервал мои тогдашние излияния доктор В. – Вы сами-то себя слышите? Вы уже написали одну книгу. Вы содержите семью. У вас есть работа».

Ближе к вечеру он написал мне по электронной почте:

«Когда я делал себе пометки после нашего сеанса, мне пришло в голову, что вам нужно тщательнее интернализировать свидетельства своей состоятельности… Ваши действительные способности сильно отличаются от засевшего у вас в сознании образа неумехи. Пожалуйста, постарайтесь проникнуться похвалой».

Я написал в ответ:

«Постараюсь проникнуться, но на положительные отзывы у меня сразу же включается скепсис, я от них открещиваюсь либо пытаюсь найти рациональное объяснение».

Доктор В. разъяснил:

«Скотт, вы отвергаете положительное подкрепление автоматически. Поэтому реакцию так трудно изменить. Однако нужно начать, тогда у вас появится отпор валу негативных мыслей.