Французский поход - Богдан Сушинский

Де Конде выжидающе посмотрел на Хмельницкого. Он буквально гипнотизировал его взглядом, как бы мысленно заставляя принять условия их будущего союза, загореться той же идеей, которая уже давно владеет им, де Конде, и кардиналом Мазарини. Владеет с тех пор, как после смерти супруги Владислава IV, королевы Цецилии, им, вопреки яростному сопротивлению польских иезуитов, удалось украсить корону Ляхистана «французским диамантом». Даже если этот диамант кое-кому не только в Варшаве, но и здесь, в Париже, кажется весьма сомнительной чистоты.

Впрочем, этот нюанс они оставляют на суд придворных дам. Дело сделано: королева Польши Мария Гонзага — их общий с Мазарини успех. И пусть задумаются над ним те, кто считает, что они с кардиналом недолюбливают друг друга. Другое дело, что Мазарини не хочется вести по этому поводу переговоры с Хмельницким, полагая, что полководцу с полководцем легче найти общий язык.

— Над всем, что вы только что сказали, стоит основательно подумать, — сдержанно ответил Хмельницкий, чем слегка разочаровал де Конде. — Но замечу, что замысел очень смелый.

?Если бы Конде знал, как ему, полковнику реестрового казачества Речи Посполитой, мешает присутствие здесь этого юного прыщеватого переводчика.

— Я понимаю, что вы рискуете значительно больше, чем я или кто бы то ни был здесь, в Париже, кто посвящен в эти замыслы. Тем не менее ваш ответ можно считать утвердительным, не правда ли? И еще… — не дал ему времени для подтверждения своей уверенности де Конде. — Мне кажется, что, зная о ситуации в Польше и в Украине, вы колеблетесь: стоит ли вам лично вести казаков во Францию или же поручить это полковнику Сирко.

Хмельницкий улыбнулся и качнул головой.

— Вы действительно прозорливы, принц. Я склоняюсь к тому, что в Украине я сейчас нужнее. Тем более что и вы тоже заинтересованы видеть меня в ближайшее время в Варшаве, поближе к польскому трону, а не где-то под стенами Дюнкерка.

Принц понимающе помолчал.

— Как поступить — это вы решите сами. Я лишь хочу заверить вас, полковник, что если обусловленные договором два года найма вы используете для более нужной вам… и нам, — выдержал Конде довольно внушительную паузу, наполняя особым смыслом это подчеркнутое «нам», — деятельности в пределах Речи Посполитой, мы воспримем это с должным пониманием.

— Вот за это я признателен вам, господин главнокомандующий, — оживился Хмельницкий. — Ваше заверение лишь утверждает меня в мысли, что сейчас я действительно больше нужен Украине, чем Франции.

— Но история запомнит, что переговоры об участии казаков в войне против врагов Франции казачье посольство вело под главенством господина Хмельницкого. И Франция действительно будет благодарна вам.

— При всей традиционной неблагодарности ее величества императрицы-истории к своим грешникам-воинам, — завершил его мысль Хмельницкий, поднявшись вслед за принцем де Конде из-за стола.

Небольшой кортеж из четырех карет — каждому из полковников была предоставлена отдельная карета, а в четвертой должны были ехать их адъютанты — в сопровождении полусотни мушкетеров оставлял ставку главнокомандующего французскими войсками принца де Конде ранним солнечным утром.

Вспыхнувшая в нескольких милях от них артиллерийская перестрелка наконец утихла. Два пехотных полка резерва, в смотре которых вчера вечером де Конде пригласил принять участие и украинских полковников, сегодня на рассвете оставили окрестности поселка. И вся широкая, расшитая, словно бисером, рощицами и озерцами, долина, еще вчера превращенная в военный лагерь, теперь казалась идиллически мирной, взывающей к покою и вселенской благодати.

— Господа, — салютовал своей мушкетерской шляпой небу и лугам д'Артаньян, решивший добираться до порта в седле, вместе со своими мушкетерами. — Это изумительное утро Франция дарит вам, степным рыцарям! Какие бы ураганы ни встречали нас на пути к польским берегам, все равно нам с вами будет светить изумительное солнце Фландрии.

— Оказывается, под звон клинков мушкетерам хорошо рифмуется, — мрачно заметил гвардейский лейтенант, не упустив возможности высказать свое отношение к бывшим собратьям по плащу и клинку… — А главнокомандующий никак не может понять, почему воинская слава этого воинства так быстро приходит в упадок.

— Клянусь пером на шляпе гасконца, мсье, вы к нам несправедливы, — улыбнулся д'Артаньян. — Очередная неудачная шутка в сугубо гвардейской манере. Извините, вызова на дуэль не приму. В Кале у нас очередная схватка с юным виконтом де Моралем.

— Она должна произойти в Кале? — удивленно уточнил виконт, озаряя обоих лейтенантов белозубой юношеской улыбкой. — Я-то предполагал, что мне придется оплакивать вас уже в Варшаве, где-нибудь на берегу Вислы.

— В Варшаве у нас намечаются другие развлечения, виконт.

Хмельницкий выслушал этот обмен шутливыми дерзостями с улыбкой наставника, давно уставшего от словесных вольностей своих собственных учеников.

— С ужасом думаю, — произнес он, садясь в отведенную ему карету: — «Не доведи Господь, наши казаки заразятся европейской чумой дуэлянтства».

— Тогда уж Сечь точно изрубит саму себя, — согласился стоявший рядом Сирко. — Татары растеряются: всю Украину проскачешь, а сразиться не с кем. Если же серьезно, смотрю на эту землю и завидую французам: у них есть армия, есть свое государство, свои старинные университеты, своя церковь и свой флот, своя история. А ведь по территории Франция, пожалуй, не больше Украины. И народа столько же наберется. Чем же так провинилась перед Господом Богом наша земля, что она до сих пор вынуждена пребывать в падчерицах чужой короны?

— Мы с тобой этого не поймем, — ответил Хмельницкий, уже сидя в карете. — Не поймем и не осознаем до тех пор, пока над этим же и с такой же болью, как ты, не задумается каждый казак, каждый ученый муж, каждый сущий в Украине.

Проведя кортеж три мили, почетный эскорт драгун, возглавляемый полковником д'Ордэном, возвращался в ставку. После теплого прощания с ним Хмельницкий и все остальные почувствовали, что праздник воинского гостеприимства завершен, дальше начинается долгая утомительная дорога.

Солнце постепенно нагревало воздух, наполняя его ароматами леса и луговых трав, которые проникали даже через открытые дверцы экипажей. Покрытые густой росистой травой склоны долин под красноватыми лучами солнца напоминали яркие витражи огромного храма, а птичьи хоры пели так, как полагалось петь слаженным церковным хорам.

— Впереди группа вооруженных всадников!

— Пятеро вооруженных всадников и карета, — уточнил тот же мушкетер несколькими минутами позже. Повторив его сообщение, чтобы могли расслышать в конце кортежа, д'Артаньян и де Морель помчались к авангарду, пытаясь выяснить, кого это послал им Бог на безлюдной в это время дороге.

Прошло еще несколько минут. Карета, двигавшаяся им навстречу, остановилась в небольшом перелеске, а в одном из сопровождавших ее воинов д'Артаньян сразу же узнал Кара-Батыра.