Повешенный - Лина Вальх

Пытался ли он этим освободиться? Он не был в этом уверен, раз за разом кидая факел в костёр очередной невинной жертвы его собственных ошибок прошлого. Он сам выбрал этот путь, усеянный осколками неловко оброненных отрывков памяти. Он сам выбрал нести сквозь века все то, что осталось далеко позади, на берегу никем не примеченного лесного озера, своими темными водами устремлённого в самое сердце Вселенной. Быть может стоило просто остановиться и забыть, раствориться в бушующем потоке людских сознаний и слиться с ними, обрести наконец покой и спокойствие, которого у него нет?

Но что бы тогда от него осталось?

Что бы в таком случае осталось от неё?

Он всё ещё чувствовал её, он слышал её, но он никогда не оказывался достаточно близко к тому, чтобы прикоснуться к ней, направить её, вернуть ей все то, что все эти годы приходилось нести в одиночку. Словно чего-то не хватало, какой-то маленькой детали, которую Натанаэль не замечал или же попросту не хотел замечать. Не хватало маленького моста, который мог бы соединить их и позволить наконец быть вместе спустя все эти века. И Натанаэль не знал, как это исправить.

Алые языки пламени медленно облизывали босые ступни и пробовали на вкус нежную бархатистую кожу, прежде чем взметнуться вверх, поглощая в себе высокое лазурное небо. Алые языки отражались в его слепых бесцветных глазах, чей взгляд упорно избегал встречи с потемневшими глазами маленькой белокурой девочки, безмолвно кричащей в агонии беспомощности и отчаяния. Слишком знакомые и слишком ненавистные всем сердцем чувства.

Он выбрал свой собственный путь. Долгий и мучительный, прогибающийся под тяжестью взваливаемого на плечи груза и покрытый горьким невесомым пеплом.

Он выбрал свой путь и был уверен в своём выборе.

Но не мог ли он в этот раз ошибиться?

Октябрь, 1933

– Она тебя отшила.

Слова Уильяма прозвучали неоспариваемым приговором и тут же потонули в громком и надрывном смехе мужчины. Бесстрастное лицо сидящего на водительском месте Алан Маккензи только больше раззадоривало пробудившихся внутри мужчины ехидных чёртиков: до того старательно он делал вид, что не понимает тайного смысла в словах Уильяма.

– Нет. С чего ты это взял, Уильям? – светлая бровь Алана приподнялась дугой, а в уголках серебристых глаз появились морщинки.

– Я видел, как ты с ней разговаривал, – сквозь непрекращающийся смех выдавил из себя Уилл, – и по своему опыту могу сказать, что она тебя отшила.

– Видимо, у тебя был очень плохой опыт.

– Но он хотя бы был.

Уильям с многозначительным видом поднял вверх указательный палец, натянув самое серьёзное выражение лица. Алан буравил товарища взглядом, и на его лице не проскальзывало ни одной лишней эмоции. Он молчал, нервно сжимая пальцами деревянный руль, и только поджимал губы, лишний раз подтверждая правоту Уильяма.

Сдерживаться Уилл смог только несколько долгих секунд, а затем повисшая в машине тишина вновь была разорвана в клочья звонким и бархатистым смехом Уильяма. Алан закатил глаза и поправил шляпу.

– Чего смеёшься?

– Просто… – Уилл схватил ртом воздух, но очередной смешок тут же вырвался из груди, – это так смешно. Ты… вы самое могущественное существо в этой вселенной, и вас отшила девушка. Вы бы на моем месте тоже смеялись.

– Но я не на твоём месте.

Холодность тона Алана острым лезвием зацепила Уильяма, и на мгновение мужчине показалось, что его щеку обожгло огнём, а по коже засочилось что-то тёплое и липкое. Несколько глубоких вздохов – и Уилл смог остановить непрекращающийся поток смеха. Ему еще никогда не было так трудно контролировать своё поведение, как сейчас, сидя рядом с Аланом и чего-то ожидая.

Молчание было слишком тяжёлым, давящим и липким. Воздух, казалось, стал настолько плотным, что можно было его потрогать и оторвать себе пару кусочков, а бурлящий внутри Уильяма поток с новой силой вырвался проступившими на глазах слезами и истерическим смешком.

– Прости, я не могу это контролировать, – Уилл тяжело выдохнул, стерев большим пальцем с глаз слезинки. – Тебя отшила девушка, а теперь… теперь мы сидим в машине в какой-то глуши не окраине города и обсуждаем это, как старые друзья. Кажется, мне скоро понадобится помощь Даниэля.

– Ты не сошёл с ума, Уилл. Я уже тебе это говорил. И мы не обсуждаем это… надуманное тобой увлечение. Я не обязан отчитываться перед тобой, с кем и когда я говорил. Не забывайся, Уилл.

Забыться было очень сложно, а понять – реально ли все происходящее, практически невозможно. Все последние недели Уильяму казалось, что он медленно, но верно сходит с ума с того самого момента, как Алан рассказал ему о себе. Не то чтобы Уилл не подозревал Алана в некоторых… странностях. Он не до конца осознавал масштаб происходящего, а копившиеся внутри эмоции находили достаточно экстравагантные способы выбраться наружу.

Здравый разум кричал Уильяму не смеяться, но закручивающиеся в тугой узел эмоции не могли позволить этого. Последние несколько долгих недель он взращивал внутри себя мёртвое спокойствие, но даже его выдержка дала сбой. Уильям не мог прогнать из памяти воспоминания о недавнем ужине у четы Куэрво и уж тем более не мог забыть растерянное лицо Алана после разговора с дочерью сенатора.

И все же Уильям нашёл в себе силы вернуть на лицо маску серьёзности и, сделав несколько глубоких вдохов, спокойным и ровным тоном, – словно не было этих долгих минут на грани истерики, – спросил:

– Так зачем мы здесь сидим? И чего мы ждём?

Неожиданное предложение Алана совершить очередную небольшую прогулку уже не загоняло Уильяма в тупик. Но мужчина все еще не знал, зачем они в этот раз приехали в один из опаснейших районов города, и теперь сидели в машине напротив старого проржавевшего порта, которым руководила небольшая группка ирландских рабочих, не признававших ни власти профсоюзов, ни официального владельца порта.

Пальцы Алана на мгновение разжались, чтобы в следующую секунду с большей силой вцепиться в нагревшееся от хватки дерево руля. Губы стянулись в тонкую обескровленную полоску, и Алан неопределённо повёл головой.

– Ирландцы все время мешаются под ногами. Я планировал мирно с ними разойтись, но их босс начинает вставлять мне палки в колеса.

– Ты… Вы подозреваете ирландцев в том, что происходит с вашими машинами?

– Вспомнил ты, конечно, про машины, – фыркнул Алан, но все же слабо улыбнулся. – Два года прошло. Теперь все стало намного сложнее. В некотором плане, разумеется. И кого же еще мне подозревать? Одного ирландского виски, который они гонят через север, им уже мало. Сухой закон трещит по швам. Теперь они пытаются сместить моих людей и поставить на их место себя. Я не могу этого допустить, Уилл.

Два года. Они показались Уильяму несколькими очень долгими днями. Днями, сливающимися в одну бесконечную бессонницу, в которой ты отчаянно хочешь уснуть, чтобы все исчезло, испарилось и ты мог продолжить жить. Но, когда тебе удаётся закрыть глаза, вместо долгожданной освежающей тьмы и покоя, ты лишь с большей силой погружаешься внутрь себя, зацепляешься за петли из мыслей и остаёшься висеть на них, как поломанная марионетка, ожидая, когда хозяин снова дёрнет за ниточку и ты продолжишь жить.