Ольга, княгиня воинской удачи - Елизавета Дворецкая

«А что помешает Грозничару, женатому тоже на племяннице Вещего, предъявить права на киевский стол?» – невольно задавала себе вопрос Эльга. Только то, что он не княжьего рода и его дед когда-то получил меч из рук Олега. Но она знала Грозничара: горячий, честолюбивый и нетерпеливый, он мог и пренебречь этим, если увидит перед собой свободный киевский стол…

Жатва подходила к концу. Приближались дожиночные пиры. Настал день, когда Эльга с киевскими боярынями и большухами отправилась на последнее в округе недожатое поле – в Войнилиных угодьях. Как княгиня начинала, так она и заканчивала – жницы оставили последний ряд, чтобы Эльга сжала его серпом Венцеславы. В самом углу часть колосьев она сохранила; спустив рукава на ладони, заплела косу из стеблей с красными лентами, опустила верхний конец косы к корням и привязала – получился венок из колосьев, только не срезанных, а растущих.

пели стоящие в кругу женщины, с притопом двигаясь посолонь, пока в середине его княгиня плела косу ниве. Принеся дитя очередного урожая, нива вновь становилась девой, чтобы вновь принять семя и опять «затяжелеть».

И даже эти обрядовые непристойности, которые полагалось, как на всякой свадьбе, встречать смехом, заставляли Эльгу содрогаться. Как бы ей самой теперь не оказаться безмужней бабой с вечно нетопленой печью! В двадцать-то лет от роду!

Вид старинного серпа приводил на память те дни двухлетней давности, когда она впервые взяла его в руки и отправилась на ночь глядя с Утой и Мистиной жать траву на поляне, чтобы поупражняться. Тогда из этого выросло много непокою, но сейчас те дни казались ей веселыми. Перед глазами стояло лицо Мистины – его кривоватый нос с горбинкой от перелома, кажущийся ей самым красивым в Киеве, серые глаза и взгляд, в котором сквозь внешнюю деловитость просвечивает скрытое любострастие. Боясь собственной слабости к нему, она больше года держала зятя на расстоянии, так что они едва вовсе не утратили взаимное доверие. Целых полтора года он был поблизости, а она этого не ценила и хотела, чтобы он убрался подальше. Но тогда при ней находился муж…

И ощущая, как близка к утрате их обоих, хоть ни в чем не провинилась, Эльга чувствовала такой холод в груди, что слабели ноги и хотелось присесть.

А не посидишь – бабы уже плели из колосьев «цветок», то есть особого вида дожиночный венок с шестью лепестками. Сейчас ей брать его и идти с ним в город, на Святую гору, подносить дубу, а потом пировать с бабами в обчине, где этот «цветок» будет в почете храниться до следующего сева.

Боярин Турогость прожил в Киеве еще несколько дней: убедился, что княгиня взяла будущую жену Володислава к себе и водит с собой по полям. Потом уехал, чтобы не пропустить дожиночные пиры у себя дома. И еще дней через пять к Эльге прибыл Эллиди – оружник Свенельда, плотного сложения круглолицый мужчина с темными волосами, родом дан.

– Древляне собирают ополчение, – сообщил он. – Готовятся выступить, когда закончат жатву.

Эльга отпустила его – назад ему было дороги около трех дней, – а сама снарядила послом в Коростень старого боярина Гордезора. Она понимала, что после этого разгром княжеского войска станет известен всем. Но по волости и так уже шли слухи, рожденные приказом готовить ратников: осенью ожидаются нелады с древлянами. Так пусть лучше боярин старинного рода привезет дурную весть из Коростеня, чем она пойдет с княжьего двора.

– Спроси от моего имени у Маломира прямо: на кого они собирают рать и с кем надумали воевать? – наказала она боярину.

Он вернулся через десять дней. Чтобы выслушать его, Эльга собрала в гриднице киевских бояр и бывших при ней оружников.

– Сказали мне древляне: коли Ингвар греками разбит, то теперь надо нам ждать всяких бед, – поведал Гордезор среди тишины. – Пойдут на нас греки, а если не греки, то болгары или угры. И коли Киев нас, древлян то есть, оборонить более не в силах, то мы сами рать соберем и перед землей родной стеной встанем. После жатвы – теперь уж вышел срок – поведет Маломир рать свою к Днепру, к Рупине, и там будет стоять.

Эльга обвела глазами вытянутые лица бояр. Река Рупина служила межой между селениями полян и древлян. Выведя туда рать, Маломир по сути окружал Киев. И только с левого берега, от Грозничара, киевляне смогут получить помощь.

– Может, отдать им невесту? – среди общей тишины сказал Видибор. – Если они за нее ратью идти готовы, а мы и без князя…

– Не за невесту они готовы ратиться, а за наследство мужа моего, – ответила Эльга, у которой было время все хорошо обдумать. – И коли так, то лучше я мою племянницу своими руками Ящеру отдам, чем Володиславу древлянскому. Не на свадьбу, мужи полянские, а на рать собираться надо. И не с уграми, а с древлянами! Неспроста они с князем в поход идти не пожелали. Выжидали, чтобы Доля отвернулась от него.

– Так неужели отвернулась? – спросил боярин Дорогожа, Велесов жрец. – Или Перуна перед выходом худо жертвами почтили?

– Об этом у нас еще нет верных вестей, – Эльга отогнала мысль о письме Амрама, запертом в укладке. – Торопятся древляне, на испуг нас берут. Но мы ведь не из робких, нет? – Она пристально оглядела бояр, будто требуя от каждого показать свою твердость духа. – Осень скоро, князь из похода воротится. Ну а пока он идет, мы и сами город свой древлянам в обиду не дадим. Так, мужи полянские?

* * *

– …И взяли меня те мужи, и возвели на третье небо, и поставили среди рая. И было то место красоты неописуемой! Увидел я всякие благоцветные деревья со зрелыми и благоуханными плодами. Посреди места того росло древо жизни, на котором почивает Бог, когда входит в рай. И древо это неописуемо по своей красоте и благоуханию и прекраснее любого творения. Оно отовсюду златовидно, красно, огне-образно и покрывает собой весь рай…

Ингвар неспешно прохаживался в дальнем конце покоя – от обрамленного мраморным резным сводом окна к расписной стене и обратно, разминая ногу. Уже без клюки. За полтора месяца рана зажила, оставив кривой багровый шрам и даже выемку, но и легкая боль радовала его, доказывая, что он вполне владеет своим телом. Как до того злосчастного дня в Боспоре Фракийском…

Теперь все его радовало: и свое здоровье, и молодая жена, и даже эти поучения ее попина, Ригора, которого ей вручил Калимир наряду с прочим приданым. А болгарский патриарх Дамиан из Доростола прислал в дар две книги – две толстые стопки пергаментных листов, покрытых моравскими письменами. В Несебре все прямо ахнули, когда ко дню свадьбы прибыли патриаршьи слуги с этим подношением. Ингвар не понимал, почему он считается такой драгоценностью: доски, покрывающие листы сверху и внизу, были обтянуты простой крашеной кожей.