Цена посвящения - Олег Маркеев

Веки у мужчины мелко-мелко задрожали. К лицу медленно стала приливать краска. Он глубоко утонул в кресле, поза еще оставалась безвольной, но в тело явно возвращалась жизненная сила.

Злобин отметил, что сидевший рядом с ним на диване Максимов подобрался. Недоеденный кусок пирога остался в руке.

Мужчина был за лодыжку привязан шелковым шнурком к ножке кресла, это все, что страховало их от неожиданного броска. Злобин покосился на Максимова, хотел указать ему на груду трофейных острых железок, которые они достали из карманов мужчины и оставили лежать на журнальном столике. Прямо под его локтем.

Максимов отрицательно покачал головой, не спуская глаз с мужчины.

Злобин как раз сморгнул и прозевал момент начала атаки.

Мужчина широко распахнул глаза. Резко вскрикнул и выбросил руку открытой ладонью вперед.

Моментально воздух загустел и сделался вязким от напряжения. У Злобина сперло дыхание. А вибрация, висящая в воздухе, все росла, передавая мелкую зыбь в скованное напряжением тело.

Бесконечно долго на высокой ноте дрожало пространство, спрессованное двумя встретившимися взглядами, и вдруг взорвалось беззвучной вспышкой. Злобину даже показалось, что он видит искрящийся снегопад посыпавшихся молекул воздуха. Уши заложило, как в воздушной яме. Горло свела судорога, и сквозь мышечный спазм наружу полез ком рвоты.

«Еще немного — и лопну, как лягушка»,

— со смертельной обреченностью подумал Злобин.

Мужчина в кресле стал сдвигаться назад, словно отступая под давлением более мощной силы. Кусал от напряжения губы и страшно таращил глаза. Вместе с дыханием с его губ летели комочки слюны.

Вдруг он сломался. Размазался телом по креслу, вцепился в подлокотники, царапая ногтями обшивку. Челюсть безвольно отвисла. Но он еще пытался, только пытался сопротивляться. Выдавали глаза. Но безумия в них стало больше, чем воли.

Он начал с неимоверным усилием подавать тело вперед, грудью наваливаясь на невидимое препятствие.

Мощный удар вдавил его в кресло. Тело подбросило вверх, выгнуло дугой. Голова, закинутая назад, заколотила по подголовнику. Конвульсии становились все сильнее и сильнее, пока тело, измочаленное ими, не сделалось тряпичным.

«Как на электрическом стуле», — как масляное пятно в стоячей воде, медленно всплыло в мозгу у Злобина. В тот момент, когда его сознание уже было готово рухнуть в темноту, вольтова дуга, сковавшая двух человек, исчезла. В образовавшуюся пустоту с глухим хлопком ворвался воздух. И Злобина отшвырнуло на спинку дивана…

Он стал жадно, как вынырнувший из глубины, хватать ртом воздух. Легкие жгло, словно вдыхал жар сауны.

Максимов повернулся к нему, заглянул глубоко в глаза. Положил пальцы на висок. В голову Злобина словно вошел студеный сквозняк.

— Порядок?

Злобин кивнул, с облегчением почувствовав, что дикая боль, терзавшая мозг, исчезла без следа.

— А ты, Новиков, кончай дурью страдать. Иначе возьму грех на душу, покалечу дурака, — обратился Максимов к человеку в кресле. — Качественно и надолго.

Новиков надсадно дышал, давя судороги боли, пробегавшие по безвольно развалившемуся телу.

— Я знаю — ты майрос[52], — прохрипел он.

— Кто-кто? — спросил Злобин.

— Не обращай внимания, — отмахнулся Максимов. — У каждого свои тараканы в голове. И как это тебя раньше не грохнули, «охотник» ты недоделанный.

Максимов показал на ладони белую горошину, которую достал, вспоров уголок воротника Новикова.

— Цианид?

— Не важно, — болезненно поморщившись, ответил Новиков.

— Правильно мыслишь, товарищ, — усмехнулся Максимов, пряча горошину в нагрудный карман. — В такие игры играешь, что лучше быстрая смерть, чем остаток дней возить собственную задницу в инвалидной коляске. — Он погрозил пальцем. — Еще раз попробуешь помахать «энергетической палицей» или чем ты там машешь, я тебя прямо отсюда доставлю к даунам в Кащенко. Будешь какать под себя и пускать слюни. Дошло? — Под его взглядом Новиков покорно кивнул. — Что немудрено. Выражаться сложно у меня сил нет. Надоел ты мне за сегодня, Ярослав.

Максимов встал, хрустко потянулся всем телом. Сунул в рот остаток пирога.

— Он — твой, Андрей Ильич. Я на кухню, распоряжусь насчет кофе.

Злобин скрестил руки на груди. Долгим взглядом ощупал лицо Новикова. Оно все было усыпано мутными капельками пота.

Опыт подсказывал, что клиента в таком состоянии не надо даже колоть, стоит только слегка нажать, как полезет жижа добровольного чистосердечного признания.

«Отпрессовал, как в магаданской ментовке не умеют, — подумал Злобин, прислушиваясь к шуму воды на кухне. И тут же сам себя поправил: — Но если точно, даже превышение необходимой самообороны не предъявить. Да и как предъявить — за такую оборону. Бог мой, никто же не поверит!»

Он расплел руки, помассировал пальцами влажные виски. Поправил волосы и одернул узел галстука.

Сразу же ощутил себя прокурором.

— Ярослав Константинович Новиков, доктор биологических наук. По совместительству «охотник». Начинаем каяться.

Он положил на колено диктофон и щелкнул кнопкой.

Диктофонная запись

— К убийствам Матоянца и егеря я никакого отношения не имею. Разве что знаю, каким образом они были совершены.

— Подробнее.

— Я специалист по нейрофизиологии животных. Еще в институте увлекся «сверхдрессировкой по Дурову». Вы знаете, что это такое? Наверняка, в пределах газетных статей… В двух словах, это способность человека внедрять в мозг животного мыслеобразы. Реципиент — собака или кто угодно, у Дурова даже верблюд подчинялся — выполняет бессловесную команду, как собственный импульс. Черт с ними, с одомашненными, у них своей жизни нет. Но это абсолютная власть над любым диким животным. Известны случаи, когда моментально усыпляли льва. Или заставляли его наброситься на самку. Как? Очень просто. Стоит только отчетливо представить себе, что она крадется к куску мяса, даже не существующему в реальности, как лев моментально вцепится ей в холку.