Супружеские пары - Джон Апдайк

Просьба наведаться еще и в понедельник так и не прозвучала. Но Джорджине было очень любопытно, как Фокси продержалась в выходные, как обвела вокруг пальца Кена. Она заготовила вопрос, не нужно ли что-нибудь купить. При виде пикапа Пайта ее обожгло лютой ревностью. Первым испарилось чувство женского товарищества. От Пайта она почти ничего не ждала; пусть живет дальше и озаряет иногда ее жизнь. Она сама раскрылась для него и знала, что химический состав их любви замешан только в ее сосуде. Даже его способность ранить ее своим невниманием была создана ей самой; что бы он ни делал, он не мог покинуть область ее свободы, ее добровольного решения любить. Другое дело — ее отношения с Фокси: между ними существовало теперь нечто вроде межгосударственного договора, свода правил, набора взаимных уступок; то была сделка ради спасения обеих от полного разгрома. Джорджина редко ступала на ничейную территорию между женской покорностью и господством, не связанным с сексом, поэтому приязнь к Фокси, так нелегко добытая, была для нее редким подарком, более ценным достоянием, чем даже любовь к Пайту — неизбежная и постоянная. Предательство Фокси сделало Джорджину беззащитной. Она увидела себя их глазами: не просто беспомощная, а еще и дура! Беспомощность приносит чувственное утешение, с глупостью же невозможно смириться. Она распахнула дверь, не постучав. Пайт и Фокси сидели на почтительном удалении друг от друга, по разные стороны кофейного столика. Пайт снял абрикосовую вельветовую куртку на молнии, в которой ездил на работу; за ухом у него торчал карандаш. В утреннем свете, отбрасываемом затопленной низиной за окном, ночная рубашка Фокси казалась ледяной, спиральный дымок от сигареты между двумя ее бледными пальцами походил на синее изваяние. На низком столике поблескивал фарфор кофейного сервиза и металл ложечек. Джорджине показалось, что и до ее прихода в гостиной властвовало безмолвие. Она думала, что застанет их в обнимку, но просчиталась, и ее гнев сразу угас. Зато Пайт смутился, даже привстал.

— Можешь не вставать, — бросила она. — Я не собиралась прерывать ваше милое свидание.

— Это не свидание, — возразил он.

— Конечно, просто привал родственных душ. Очаровательно! — Она повернулась к Фокси. — Я решила предложить чего-нибудь купить и заодно тебя проведать. Как я погляжу, ты уже очухалась и больше во мне не нуждаешься. Тем лучше.

— Оставь этот тон, Джорджина. Я как раз рассказывала Пайту, какое ты сокровище.

— Ты ему, а не он тебе? Обидно.

— Почему ты злишься? Ты не считаешь, что у нас с Пайтом есть право побеседовать?

Пайт поерзал на стуле и проворчал:

— Я пошел.

— Никуда ты не пойдешь, — остановила его Фокси. — Ты же только появился! Выпей с нами кофе, Джорджина. И прекратим игру в шарады.

Но Джорджина отказывалась садиться.

— Только не воображайте, что я принимаю все это близко к сердцу. Меня не касается, чем вы занимаетесь, то есть не касалось бы, если бы муж вас не спас, рискуя собой. Но ради вашего же блага не могу не сказать, что Пайт поступил опрометчиво, выставив на обозрение свой пикап. Здесь в любую минуту может проехать Марсия.

— Марсия уехала к психиатру в Бруклин, — сказала Фокси. — Она отсутствует каждый день от десяти до двух или даже дольше, если обедает в городе с Фрэнком.

Пайт, желая завязать непринужденный разговор, подхватил:

— Марсия тоже посещает сеансы? Анджела только начала.

— Как ты умудряешься оплачивать такие излишества? — удивилась Джорджина.

— Мне это не по карману, — признался Пайт. — Выручает папаша Гамильтон. Отец и дочка сговорились у меня за спиной.

— А о чем сговаривались вы? От чего я вас оторвала?

— Ни о чем, — ответил Пайт. — Если хочешь знать, нам было трудно придумать, о чем бы поговорить.

— Почему бы мне не поболтать с отцом моего ребенка? — спросила Фокси.

— Это был не ребенок, а всего лишь малек, — встрепенулся Пайт. — Даже меньше малька. Почти ничто, Фокс!

— Нет, кое-что там уже было, черт бы тебя побрал! Не ты его вынашивал.

Джорджина завидовала их ссоре, столкновению двух гордых сердец. Они с Фредди редко ссорились. Они спали бок о бок и вместе посещали вечеринки, после которых ходили мрачные, как ветераны-инвалиды. От Пайта она узнала, что растительность может иметь геральдический смысл, а каждая женщина королева какого-то мужчины. Мир, который он ей открыл, был подобен болоту, раскинувшемуся за окном: тамошняя трава отменно себя чувствовала в соленой грязи, смертельно опасной для нее — полезного растения.

— Честно говоря, — услышала она собственный голос, — одному из вас стоило бы уехать из Тарбокса.

Этого они не ожидали.

— Зачем? — спросила Фокси почти весело.

— Для вашего же блага. Всем сразу же полегчало бы. Вы отравляете атмосферу.

— Если кто и портит тут воздух, — ответил Джорджине Пайт, — то это твой муженек. Вечно он заваривает кашу.

— Просто Фредди остается человеком. Он знает, что все вы считаете его смешным, вот и старается вам угодить. А что касается отравы, то очень может быть, что мы тут все отравлены, а вы мешаете нам своей невинностью. Лучше думайте о себе. Взгляни на нее, Пайт! Зачем тебе ее терзать своим присутствием? Пусть лучше увозит мужа обратно в Кембридж. Или ты сам плюнь на Галлахера и вернись в свой Мичиган. Иначе вы друг друга уничтожите. Я провела с ней конец прошлой недели и могу сказать, что ты устроил ей жестокое испытание.

— Я сама так решила, — произнесла Фокс и сухо. — Я благодарна тебе за помощь, Джорджина, но и без тебя справилась бы. Без Фредди мы тоже обошлись бы, хотя он все очень удачно устроил. Что касается нас с Пайтом, то мы не собираемся снова превращаться в любовников. По-моему, ты намекаешь, что по-прежнему его хочешь. Ну и забирай его!

— Ничего подобного я не говорила! Ничего! — Она и впрямь ненадолго забыла о себе и попыталась донести до них объективную истину, но эти развратники уже были не в состоянии никого слушать.

Пайт попробовал превратить все в шутку.

— Такое впечатление, что меня продают с аукциона. Может, позволите и Анджеле участвовать в торгах?

Ему было смешно. Смешно было им обоим. Джорджина их развлекла, оживила друг для друга. Глядя, как она, неуклюжая нежданная гостья, пытается, вся дрожа, совладать с кофейной чашечкой, они чувствовали себя господами положения. Оставив аборт позади, они считали себя в безопасности и готовились жить друг для друга. Их лица, озаренные солнцем, были добродушны и самодовольны, как у насытившихся животных.

Джорджина глотнула обжигающего кофе, аккуратно поставила чашку в кружок на блюдце и выпрямила спину.

— Я сама не знаю, что несу, — повинилась она. — Я рада видеть тебя такой счастливой, Фокси. Если честно, ты очень отчаянная женщина.

— Вовсе я не счастливая! — запротестовала Фокси, чуя опасность.