Владимир Красно Солнышко. Огнем и мечом - Наталья Павлищева

* * *

Святополк сидел в Вышгороде, там быстро нашлись те, кто помнил заветы княгини Ольги и князя Ярополка, кому Владимировы выскочки не по нраву. Боярин Путша пристроил своих людей охранять Святополка, опальному князю носили лучшие яства, гулять водили каждый день, не отказывали ни в чем. И о делах в Киеве он всегда знал.

А дела были не слишком хороши для князя Владимира.

Княгиня Марина, проклиная свекра за надругательство над собой и мужем, повторяла, что ее отец киевскому князю такого не простит, и была права. Король Болеслав, получив известие о заточении дочери и зятя в темницу и о гибели колобжегского епископа, разгневался и обрадовался одновременно. Он не верил, что Владимир может уморить Марину, зато хорошо понимал, что получил вожделенный повод для войны с Русью. К Генриху II спешно отправился посол с предложением мира, признанием своего подчинения и просьбой помочь в нападении на Русь. Генрих, которому давно надоела одиннадцатилетняя война, в свою очередь потребовал обещания помочь в завоевании давно положенной ему императорской короны, отдал Болеславу земли полабских и лужицких славян и отправил свои войска в помощь обиженному ляху. Немцы были совсем не против повоевать богатые русские земли.

В Киев примчался гонец с сообщением, что, кроме поляков и немцев, на Русь идут печенеги. Князь был неприятно поражен. Печенеги, которых совсем недавно склонял к дружбе миссионер Бруно, казалось, вмиг забыли о его проповедях и снова шли на русские земли. С запада и юга на Русь накатывали две волны одновременно, причем, на сей раз объединились левый и правый берега Днепра. А в левобережье его сын Позвизд…

В Ростов спешно поскакал гонец с требованием князю Борису прибыть в Киев. Русская рать отправлялась против недавнего друга и свата князя Владимира польского короля Болеслава. Болеслав уже основательно пограбил червенские и туровские земли. Киев спасло только то, что ляхи вдруг перессорились с печенегами. Никто не понимал в чем дело, но Болеслав приказал перебить все печенежское войско, шедшее с ним, и повернул восвояси. Когда об этом князю сообщил загнавший свою лошадь, до самой шапки забрызганный дорожной грязью гонец, Владимир не мог поверить своим ушам! Он получал передышку, очень нужную передышку, чтобы собрать силы и выбить Болеслава из захваченных земель, примерно наказать печенегов за предательство и больше не позволять нападать на Русь.

Анастас смотрел на молившегося у иконы князя и раздумывал. Как сказать Владимиру, что ему нужнее всего сейчас в Киеве сын Ярослав, который может привести с собой помощь с севера, встать во главе дружины вместо тихого и спокойного Бориса, объединить русичей вокруг себя? Боится Владимир Ярослава, может, и верно, что боится, тем более что тот сросся с Новгородом, пришелся по душе этому строптивому городу. Но еще хуже, если Ярослав встанет против, тогда Русь ждет разделение. Епископ хорошо знал, что киевские бояре совсем не жаждут власти Ярослава над собой, понимая, что тот уже новгородский, да только сам князь Владимир стар и немощен, а его любимый Борис с Русью сейчас не справится.

Владимир выслушал епископа молча, чуть поморщился, потом вдруг резко вскинул голову:

— Тебе кто это подсказал, Иоаким?

Тот растерялся:

— Нет, сам так мыслю, князь. Князь Борис всем хорош, да только не ратник он.

— Не ратник? А хромый Ярослав — ратник? И Волчий Хвост на что? Тебе бы за Бориса ратовать, который столько для Десятинной сделал, а ты!.. — князь с досадой махнул рукой и отвернулся от епископа.

Тот не выдержал, возразил вслед:

— Я за Русь ратую.

Разговор с Анастасом разозлил Владимира, умом князь понимал, что епископ прав, Борису не удержать Русь даже с помощью Волчьего Хвоста. Злило его больше всего то, что это понимали все вокруг, в самом Киеве так и глядят в сторону опального Святополка, считают его законным наследником. Новгородцы спят и видят как бы своего Ярослава над Киевом поставить. Раздражение князя росло с каждой минутой. Нужны были новые деньги и новые дружинники, как никогда нужна сильная власть, а он слабеет с каждым днем. Все тяжелее подниматься по утрам, одолевают болезни, которых в молодости и не замечал.

* * *

Новгород тоже бурлил. Когда пришли вести о нападении короля Болеслава в ответ на заточение своей дочери и о присоединившихся к нему печенегах, сама весть мало кого ужаснула. Печенеги Киев воевали и раньше, а что Болеслав туровские земли разорил, так кто бы стерпел, ежели собственное дитя, пусть и взрослое, в темнице держат? Но новгородцы поняли другое — если война, значит, новые поборы, новый набор в дружину. Значит, из-за неразумности киевского князя Новгороду придется потуже затянуть пояса и отдать молодых и сильных парней в ратники? Новгород готов и пояса затянуть, и дружинников поставить, но для себя, а не для далекого, соперничавшего мощью Киева. Сколько можно? Новгород богаче, сильнее, поворотливей, наконец, но всегда должен потакать киевским прихотям? Бояре поглядывали на князя, понимает ли Ярослав, к чему ведут такие разговоры?

Ярослав решил поговорить сначала с тысяцким. Тысяцкий Якун новгородец, его предки жили на Волхове издревле, потому, как все ильменцы, цокает. Сначала их «ницаво» забавляло Ярослава, потом привык, едва сам не начал говорить так же. Сейчас уже и новгородское цоканье не замечает, и свой язык не коверкает.

— Князь Владимир с ляхами воюет, Болеслав на него ратью пошел, мстя за дочь свою… И с печенегами поляки договорились… — князь говорил, внимательно поглядывая на тысяцкого, но тот молчал, лишь серые глаза чуть сузились. Ярослав уже хорошо знал такие серые очи, они скрывают вольные, очень вольные думы. Новгородцев тяжело поставить под свою руку, да и удержать не легче. — Снова дань увеличат, в дружину людей заберут, нас оголив. — Вот это последнее было для тысяцкого всего больнее, потому и говорил Ярослав о дружине в последнюю очередь.

Новгород, как и другие земли Руси, обескровлен, оттого и нападают вон на Ладогу кто ни попадя. Конечно, князю Ярославу удалось замириться с очередным норвежским наследником Олавом Харальдсоном, но норвежец сейчас далеко, чужие земли грабит, а Ладога, вот она. Сойдет лед, кого туда ждать? Разорят Ладогу, плохо и новгородским купцам будет, а город все больше купечеством живет. В нем много ремесленников, что знатные товары делают, но продают-то их все одно — купцы! И хлебушек в новгородских землях плохо родится, приходится покупать у тех же ростовчан. Но чтобы покупать, нужно иметь за что, а значит, снова продавать свои поделки за серебро… Круг замкнут, Новгороду без купцов никак… Новгород и купечество защищать надо, а кем? Своих князь из года в год забирал в Киев, варягов нанимать, как всегда делали, не на что. Вот и ломали головы князь с тысяцким об одном и том же — где взять серебро для дружины? Оно, конечно, у города есть, да только не дадут его новгородцы за просто так, да еще и на рать с Болеславом!

Тысяцкий поднял глаза на князя, смотрел долгим взглядом. Темно-серые встретились со светло-серыми и, казалось, договорились без слов. Но слова все же последовали.