И оживут слова. Часть I - Наталья Способина

— Неважно.

— Еще как важно!

Я метнулась к скамье и схватила Альгидраса за руку. Его руки были горячими в отличие от моих. Он с недоумением посмотрел вниз, потом на меня и открыл рот, чтобы что-то сказать, но я не дала ему такой возможности:

— Что-то изменилось! Понимаешь? И я не знаю, почему. Я сегодня видела прошлое. Тебя и Всемилу. А еще ты тоже можешь меня чувствовать. Не смей отрицать! Я видела.

Последние слова я прошептала ему в ухо, склонившись так близко, что почувствовала, как мокрая прядь его волос скользнула по моему виску. Альгидрас замер изваянием и даже, кажется, перестал дышать. Я попыталась сосредоточиться на его эмоциях и... не почувствовала ничего.

— Так. Стоп! Что ты сейчас делал?

— Ничего, — выдохнул Альгидрас.

Я, отклонившись, посмотрела в серые глаза.

— Что? Ты? Сделал? Это важно. Я пытаюсь понять, как это работает. Почему я ничего не чувствую сейчас?

Альгидрас наморщил нос и посмотрел на огонь в печи, а потом перевел взгляд на меня и отчеканил:

— Тебя удивило, что ты почти на моих коленях, а я спокоен?

Странно, но в этот раз его акцент не был настолько заметен, как в моменты, когда Альгидрас оправдывался или волновался. Он говорил тихо, но очень четко и спокойно. Я выдохнула и отстранилась. Он улыбнулся, а я едва не закипела.

— Ты можешь ответить по-человечески? Я сегодня очень четко чувствовала твои эмоции. Сперва на базаре. Потом здесь. А началось это вообще еще вчера. А сейчас — тишина.

При упоминании базара он нахмурился и отвел взгляд, но тут же снова посмотрел в мои глаза.

— Ты не чувствуешь ничего, потому что ничего нет.

— Не верю!

— В то, что твои старания пропали втуне? Так мне уже не по возрасту лишаться ума от вида девушек, — его голос звучал насмешливо, и это сбивало с толку и злило одновременно. С чего это он так раздухарился?

— Уверен? — прищурилась я, склонившись ближе и упершись ладоями в стену по обе стороны от его лица.

— Побратимство — родство сильнее кровного, — Альгидрас не отрывал взгляда от моих глаз.

Я почти ожидала того, что он покосится на мои губы. Это казалось естественной реакцией, учитывая то, как близко были наши лица. Но он смотрел мне в глаза, и я тоже не в силах была отвести взгляда. В очередной раз я поразилась тому, какие все же серые у него глаза. Как предгрозовое небо. Как тучи, которые нависали сегодня над землей. От этого было даже страшно. Словно вот-вот грянет гром. Мое сердце колотилось в горле и в ушах одновременно. Я чувствовала, что дрожу. Нестерпимо хотелось, чтобы он уже сделал хоть что-то, потому что лично я вообще перестала понимать, как себя с ним вести. При этом я сама не знала, каких именно действий ожидала от него сейчас. Мне было страшно даже просто задумываться об этом всерьез.

Альгидрас вздохнул, не отводя взгляда, и негромко повторил:

— Побратимство — родство сильнее кровного.

Мне очень хотелось узнать, только ли в этом дело, но я молча оттолкнулась от стены, выпрямляясь. Он посмотрел на меня снизу вверх:

— Не нужно так играть. Все равно…

Что «все равно», я так не узнала, потому что гром-таки грянул. Смазанные петли даже не скрипнули, но Миролюб вошел в комнату довольно громко. Мне показалось, что он нарочно стукнул каблуками сапог.

— Спорите? — коротко улыбнулся он, переводя взгляд с меня на Альгидраса и обратно.

И не было в этом взгляде ни искорки веселья.

— Где Радим? — я отступила на шаг, справедливо рассудив, что стою непозволительно близко к скамье, на которой сидел Альгидрас. Только сейчас я поняла, что стояла между его разведённых коленей, нависая над хванцем в праведном гневе.

— Подойдет скоро. Злата с Добронегой тоже.

— Понятно, — пробормотала я, пригладив волосы и выдавив улыбку.

Альгидрас неслышно поднялся и двинулся к выходу.

— Не уходи, хванец. Поговорить надо.

Альгидрас замер и поднял взгляд на Миролюба.

— Сядь, где сидел! — прозвучал отрывистый приказ.

Я вздрогнула, но на меня никто не обратил внимания. Мужчины смотрели друг на друга. Альгидрас нехотя подчинился, медленно опустившись на лавку. Миролюб развернул к себе вторую лавку и подтянул ее так, чтобы сесть напротив. Я несколько мгновений смотрела на Альгидраса, прикидывая, можно ли оставить их одних, не наломает ли упрямый хванец дров, а потом поняла, что все равно придется. Женщина здесь не имела права вмешиваться в дела мужчин. То, что Всемиле давали много вольности дома, не означало, что я могу пренебрегать правилами. Тут и так хватало тех, кто плевал на эти самые правила. Я вздохнула и тихонько направилась к двери во Всемилины покои. Но не успела я сделать и пары шагов, как Миролюб ловко перехватил меня за пояс, и уже через миг я сидела на его колене, прямо напротив Альгидраса. Я пискнула от неожиданности, но решила этим и ограничиться, потому что понятия не имела, чего добивается Миролюб. Альгидрас молча проследил за этим маневром и выжидательно посмотрел на княжеского сына.

— Смуту ты вносишь в Свирь, хванец. До того уж дошло, что дружинники Радима за его спиной у меня подмоги просят.

— От меня избавиться?

— Угадал, хванец. Не хотят они новых порядков. Смута от них. С податями хорошо вышло, не спорю. И другое все хорошо бы вышло, коль не презирал бы ты Богов наших.

— Я не презираю ничьих Богов, княжич. Даже кварских.

В комнате повисла напряженная тишина. Я чуть пошевелилась, впрочем не пытаясь встать, а лишь устроилась удобнее. Но Миролюб тотчас отреагировал, сжав мою талию и притянув ближе. Я не понимала, чего он добивается, но послушно замерла.

— За такие слова можно и у позорного столба оказаться, хванец.

Я вздрогнула оттого, что позорный столб упоминался сегодня уже не в первый раз, а Альгидрас спокойно произнес:

— Я не презираю Богов. Ничьих. Потому что это глупо. Это Боги. И люди живут их волей. Это все равно что презирать море.

— Красиво баешь, — усмехнулся Миролюб. — Только Радиму от этого добра нет.

— Миролюб, — я попыталась пошевелиться, но Миролюб сжал мой бок и не позволил сдвинуться с места.

— Помолчи, ясно солнышко. Помолчи. Не делай хуже.

Я глубоко вздохнула и посмотрела на Альгидраса. Он перехватил мой взгляд и снова посмотрел на Миролюба.

— Чего ты хочешь, княжич?

— Справедливости, хванец!

— Меня у позорного столба?

— Сперва.

— Миролюб, — снова подала голос я, и снова он сжал мой бок, так, что я поморщилась.

— Ты заслуживаешь большего, чем позорный столб. По нашим законам.