Собрание сочинений. Том 1. Голоса - Генрих Вениаминович Сапгир

и страшно: «Трупы». Он показался мне старым, холодноватым и саркастичным, но, приглядевшись, я увидел, что эта ирония, главным образом, направлена на самого себя.

В последний раз, совсем недавно, я увидел уже не Иосифа, а тело Иосифа в гробу с откинутой крышкой-половинкой между двумя торшерами-светильниками в похоронном доме на Бликкер-стрит возле 6‐й авеню в Нью-Йорке. Тяжкая торжественность. Иосиф присоединился к своим родителям. И почудилась мне в его судьбе участь библейского Иосифа, который был продан в рабство своими братьями, а затем возвысился и стал почитаем в чужой стране, которую он сделал своей.

ДМИТРИЙ БОБЫШЕВ

Виктор Кривулин пишет в своей статье о поэте Бобышеве: «Передо мной фотография тридцатилетней давности: комаровское кладбище, пересохший хрупкий наст, четверо молодых людей, склоненных под тяжестью гроба с телом Ахматовой. Это Евгений Рейн, Анатолий Найман, Дмитрий Бобышев и Иосиф Бродский. Как бы ни складывались их отношения впоследствии, как бы ни расходились жизненные пути, сколь бы ни различался душевный и духовный опыт – эта четверка ленинградских стихотворцев навсегда останется в истории русской поэзии неким единым духовно-стилистическим сгустком, легендарной квадригой, впряженной в похоронную колесницу Анны Ахматовой в мартовские дни 1966 года.

Впервые стихи Бобышева были опубликованы в гинзбурговском «Синтаксисе» в 1959 году (перепечатано в журнале «Грани», № 58, 1965 год). Потом было знакомство с Анной Ахматовой в 1960 году – встреча, определившая дальнейшую судьбу молодого поэта. Ахматова посвятила Бобышеву едва ли не лучшее из поздних своих стихотворений. В начале 60-х – ореол известности среди многочисленных тогда любителей поэзии в Москве и Ленинграде, прелюдия шумной литературной славы, которой, впрочем, так и не воспоследовало. До 1964 года Бобышев появляется на литературных вечерах бок о бок с Бродским, Найманом и Рейном. Останется лишь достоянием мемуаров (как правило, недостоверных и поверхностных) литературная эйфория того времени, турниры поэтов в Д/к им. Горького, скандальные поэтические вечера в университете, столпотворения в «Кафе поэтов» на Полтавской, где я впервые увидел всю легендарную четверку вместе. Они возникли как-то одновременно и привнесли в накуренное переполненное помещение какой-то совершенно особый дух – над-стоящий над тогдашними нашими заботами и проблемами. Они держались плотной группкой, вели себя выспренне и даже высокомерно, словно оберегая от грубых внешних прикосновений то, что, при всей розности и несхожести, объединяло их».

АНАТОЛИЙ НАЙМАН

Возможно ли одного человека изобразить, рисуя другого – близкому ему? Анатолия Наймана я почти не знал, хотя встречал иногда. Красивый был человек в молодости, такой аккуратный, черный, черноглазый – вообще от него исходило ощущение ясности, четкости, выстроенности и некой «серебряности», в смысле традиций Серебряного века. Зато первую жену его, Эру, я знавал на протяжении многих лет. Читал у нее на квартире, как передо мной ранее читали свои стихи Бродский, Рейн – вся «четверка». Стареющее петербургское семейство, и мебель и картины – все под стать. Между тем от Эры Найман исходило такое внимание, такое понимание, что нельзя о ней не упомянуть. Это была одна из питерских муз, да не посетуют на меня, что пишу не о поэте.

Внимающие нам значат не меньше, чем мы, сочиняющие.

Анатолий Найман, один из знаменитой «четверки», работал долгое время рядом с Ахматовой, переводил вместе с ней, написал потом воспоминания. Первую поэтическую книгу издал только в 1989 году, в Нью-Йорке.

ГЛЕБ ГОРБОВСКИЙ

Наиболее яркий и талантливый поэт 60‐х годов. Его читали в обеих столицах, перепечатывали и увозили на Запад. В начале 60‐х мы сошлись, и время от времени виделись. Потом Глеб перестал пить, что само по себе прекрасно, но начал в своих стихах учить любви к родине и добру, что добром никогда не кончается. С тех пор мы не виделись. Но я по-прежнему люблю его ранние стихи. Они необыкновенно свежи, остроумны и правдивы.

ВЛАДЛЕН ГАВРИЛЬЧИК

Стихи Владлена написаны от лица советского человека. Лирический герой вполне мог зваться Владленом, потому что в стихах встречаются и «ленгорсолнце» и «лирмгновения». И название книги соответствующее – «Бляха муха изделия духа».

Поэт и художник принимает вас в своей мастерской, со стен смотрят портреты знакомых, на мольберте начатый портрет в стиле примитивиста Анри Руссо. Сам вальяжно сидит, опираясь на палку, в руке – зажатая «по-зековски» сигаретка. Говорит цветасто, похож на свои стихи, в общем. Таким и мне запомнился.

ОЛЕГ ГРИГОРЬЕВ

Олег, Олежка Григорьев… Помню, ехал к нему на край света, метро, потом – на трамвае. На краю света была уютная новая квартира, на стенах – коллекции бабочек, в секретере кости и череп, на столе бутылка водки, вокруг – пьянствующие уголовнички. Олег, сколько я помню, был всегда один, даже не женат. Какая женщина, скажите, выдержит бесконечное празднование неизвестно чего, неистовство духа, с русскими скандалами и примирениями, с битьем посуды, а также чужой и собственной морды?

Последние годы я встречался с ним у его верных, преданных друзей: в Ленинграде – у Инги Петкевич, в Москве – в мастерской архитектора Саши Великанова. Естественно, пили. Я заметил: в каком бы состоянии ни был Олег, стихи он слушал внимательно, мои – ревниво, всегда мог трезво оценить.

Познакомился я с Олегом давно, в Лианозове, у Оскара Рабина. Не знаю, исполнилось ли ему восемнадцать. Сидел, пил, слушал чужие стихи и читал свою повесть из жизни детского сада. Такой экзистенциализм на ночном горшке. Мне повесть понравилась, запомнилась. Стихи его дошли до меня сначала как фольклор. А потом от него самого я услышал всем известное: «Я спросил электрика Петрова…»

В последнюю нашу встречу Олег подарил мне свои стихи, изданные в Питере в виде газеты с рисунками «митьков». Книги появились лишь после его смерти. Как поэт Олег Григорьев ближе всего нам, лианозовцам. А вообще он – настоящий поэт широкого звучания и, главное, умница.

Когда я услышал о его гибели, я написал стихи:

…и смешались с живыми

например Олежка Григорьев —

да! у Великанова

кажется бутылки виски

не допили…

что же мне теперь

с каменным идолом

чокаться? —

стакан разбился

водка пролилась —

а? Великанов…

А его прекрасные стихи для детей у советских детских поэтов вроде Михалкова вызывали в свое время настоящую ярость.

ЛЕОНИД ГУБАНОВ

В середине 60‐х в нашей компании – и на Абельмановской, где Холин снимал полуподвал, и на Бауманской, где я