Загадка Эдгара По - Эндрю Тэйлор

— Намекнуть? — во мне кипела злость. — Это так вы называете тех головорезов? Чего вы от меня хотите, сэр?

— Правды. Зачем вы приходили вчера вечером?

Все, чего я мог добиться словами, — это быстрой и безболезненной смерти. Я устал от лжи и сказал Иверсену правду:

— Я пришел из-за вашего попугая, — в его глазах мелькнуло понимание. — Того, что повторял «ayez peur».

— Чертова птица. — Иверсен постучал по дулу пистолета. — Я мирился с нею только ради клиентов, но не смог выносить ее более. Надеюсь, никогда ее не увижу и не услышу.

— Я написал докладную записку, — сказал я, — в которой описаны все обстоятельства этого дела, включая визиты на Куин-стрит с момента моего знакомства с мистером Генри Франтом.

— О да. И ее заверила пара адвокатов, а копию вы отправили лорд-канцлеру. Бросьте, Шилд, хватит говорить глупости. Если бы вы хотели, то давно бы отправились в магистрат.

Да, тут он прав. Я собирался начать докладную записку в вечер перед отъездом из Монкшилл, но она так и осталась лежать недописанной в комнате на Гонт-корт.

— Нет, — продолжил Иверсен. — Не поверю ни на секунду. Да, собственно, и неважно. Мы выколотим из вас правду.

Пару минут мы молчали. В комнате витал странный сладковатый душок. Я посмотрел на две фигуры передо мной: Иверсена, сидящего рядом с гробом, и старика в кресле у зарешеченного окна. Где-то вдали раздавались звуки города, занимавшегося своими обычными делами, В доме тоже было шумно: топот на лестнице, стук внизу, женский голос, поющий колыбельную. Вокруг меня текла жизнь, полная чудес, прекрасная жизнь, с которой я просто не мог расстаться.

— Сэр, — я обратился к старику в коричневом костюме. — Прошу вас, умоляю вас, помогите.

Старик не ответил и не подал виду, что слышал меня.

— У него голова занята другими вещами, — заметил Иверсен.

Я повернулся к нему:

— Если хотите, чтобы я связно отвечал на вопросы, сэр, то будет лучше, если я поем. Кроме того, я был бы премного благодарен, если бы смог посетить уборную.

Иверсен рассмеялся, обнажив вставные зубы, сделанные из кости или из слоновьего бивня и без сомнения дорогие, — они напомнили мне о дантисте, и любопытное предположение вновь мелькнуло в голове.

— Что ж, вы получите желаемые земные блага, мистер Шилд, — он придвинулся к краю кресла, приподнялся, опершись на руки, одним натренированным движением схватил костыль и сунул его под правую руку. На мгновение он застыл, покачиваясь и держась за край гроба свободной рукой, с выражением триумфа на лице. Иверсен был высок и нависал надо мной словно гора. — Но сначала я освобожу ваши карманы от всего лишнего.

Его крупные руки быстро и ловко обшарили мою одежду. Иверсен вытащил записную книжку, кошелек, перочинный нож и красный платок в горошек, который мне подарили мальчики накануне отъезда из Монкшилл. Он быстро осматривал каждый предмет и засовывал себе в карман. Наконец он был удовлетворен.

— Я велю принести вам ночной горшок прямо сюда. Ну и что-нибудь поесть.

— Но ваши помощники ведь не оставят меня в гробу?

— Да, я понимаю, это не совсем удобно. Не вижу причин, почему бы вас не вытащить. В конце концов, они же будут за вами следить.

— Но мне будет сложно, да и им тоже, если они не развяжут мне руки.

— Не думаю, что вас нужно развязать, мистер Шилд. Небольшое неудобство погоды не сделает, — мистер Иверсен взял со стола пистолет и потащился к двери. — До новых встреч! — сказал он, картинно махнув рукой, и этот жест разбудил во мне какое-то смутное воспоминание.

Иверсен вышел на лестницу, оставив меня наедине со стариком в тусклом свете апрельского вечера. Я слушал, как он, хромая, прошел по лестничной площадке и тяжело спускается вниз.

— Сэр, — шепотом позвал я старика. — Вы не можете просто сидеть тут сложа руки. Он собирается меня убить. Вы что, хотите стать соучастником?

Ответа не последовало. Не дрогнул ни один мускул.

— Вы же отец мистера Иверсена, сэр? Вы ведь не хотите, чтобы сын запятнал свою бессмертную душу кровью?

Я ничего не услышал, кроме собственного отрывистого дыхания. Комната внезапно залилась светом, поскольку выглянуло солнце. Мошки танцевали в воздухе перед окном. Подлокотники кресла, в котором сидел старик, казались серыми от пыли. Во мне росло подозрение, постепенно превратившееся в уверенность. Этот человек в коричневом платье уже никому не может помочь.

Я ждал облегчения добрую четверть часа, суда по отголоскам звона часов на колокольне. Тем временем желание посетить уборную усиливалось.

Наконец дверь отворилась, и вошли двое мужчин в потрепанных черных костюмах. Это они похитили меня сегодня, и, думаю, они же преследовали меня вчера вечером, хоть я и не видел лиц, поэтому не мог утверждать с уверенностью. Интересно, не эти ли типы напали на меня во время первого посещения Куин-стрит в декабре прошлого года? Первый притащил ночной горшок и с равнодушным видом покачивал им. Второй принес деревянное блюдо, на котором лежала горбушка хлеба, кусок сыра и кружка слабого пива. Он поставил все это богатство на подоконник, почти у локтя старика в коричневом костюме. Оба подельника Иверсена, похоже, привыкли к молчаливому присутствию его отца, поскольку не обращали на него ни малейшего внимания.

— Он из воска? — спросил я дрожащим голосом.

— Такого не увидишь у матушки Сэмон[40], — сказал первый похититель, поставив горшок прямо на стол. — Мистер Иверсен старший к вашим услугам, сэр.

Они вытащили меня из гроба, который, как оказалось, стоял на козлах. Мои мучители испытали простое и скабрезное удовольствие, когда я неуклюже пытался воспользоваться горшком. К счастью, буквально через минуту их отвлекло что-то за окном.

— Кто бы мог подумать, что у нее такая белая кожа, — сказал один.

— Так кажется из-за рубцов, — ответил второй, бренча ключами в кармане. — А если присмотреться, то увидишь пятна, помяни мое слово.

Они продолжали с видом знатоков кого-то бесстрастно обсуждать, пока я пытался расстегнуть пальто со связанными руками. От их замечаний веяло такой самоуверенностью, словно эти забулдыги — парочка критиков, высказывающих свое «фи» по поводу непонравившегося портрета в выставочном зале Сомерсет-хаус. Со связанными ногами я, шаркая, доплелся до окна и обнаружил, что, выглянув из-за спин похитителей, могу посмотреть на двор.

Под окнами стояли две женщины, старая и молодая, Та, что постарше, высокая, с изогнутой, как лук, спиной, серой тенью маячила над второй, маленькой, как дитя — у той платье и сорочка сползли с плеч, и она была до пояса обнажена. Я тут же понял, что это не девочка, поскольку увидел ее округлые бедра и груди. А еще через миг я узнал в ней Мэри-Энн, маленькую немую, живущую в конуре на заднем дворике.