Искажение - Вадим Панов

– Я стал последним клиентом? – тихо спросил Амон.

Кабина плавно пришла в движение.

– Да, – после паузы подтвердил лифтёр. – Мне очень жаль.

Машина вздохнул и едва слышно выругался. Амон кивнул и вытащил из кобуры «12».

– Оружие вам не понадобится, Кирилл, те люди уже ушли.

Оставив после себя кровь и пустоту…

…На площадке в углу лежало тело неизвестного мужчины с перерезанным горлом. Прикасаться к нему не стали, Ермолай сфотографировал на телефон, пробормотав: «Потом опознаем», и они пошли дальше. Дверь взорвана и раскрыта настежь, у порога распласталась Мария Фёдоровна, голова пробита пулей. Клетка раскрыта. Ольгина нет.

Увидев, что гигант исчез, Покрышкин вернулся на площадку, а Кирилл задержался. Медленно обошёл Погреб, бездумно разглядывая серебряные стены, с минуту постоял возле тела старухи, потом – около взорванной двери, таращась на сорванный замок, а уже в лифте – очень спокойный, собранный и сосредоточенный – негромко спросил:

– О ней позаботятся?

– Всё будет в порядке, – пообещал лифтёр.

– Хорошо.

Кабина стала подниматься.

– Что ты задумал? – поинтересовался Ермолай.

– Ты сам сказал, что сегодня в Москве будет весело, – напомнил Кирилл, глядя в стену кабины. – Я приму в празднике посильное участие.

Лифтёр с Машиной переглянулись, после чего Аристотель попросил:

– Скиньте ссылку на трансляцию.

* * *

– Что это? – наконец спросила Порча, кивнув на серебряную урну.

Наконец, потому что Иннокентий вернулся в квартиру с час назад, он распаковал свёрток, осторожно водрузил урну на журнальный столик, уселся в кресло напротив и с тех пор не менял позы, не отворачивался и, кажется, не мигал. И молчал, разумеется, как будто Ленки в квартире не было.

Порча мудро выдержала долгую паузу, позволив Кроссу сполна налюбоваться игрушкой, и задала вопрос только сейчас, почувствовав, что пришло время.

– В урне находится прах Безликого, – ровным голосом ответил толстяк.

Ожидал услышать изумлённый возглас и естественный вопрос: «Откуда?!», но Порча удивила. Хмыкнула, переведя взгляд на урну, прищурилась и поинтересовалась:

– Зачем он тебе?

Сразу попав в точку.

– Чтобы вырваться отсюда, – сказал Иннокентий, не желая этого говорить.

Потому что «вырваться отсюда» одновременно означало навсегда расстаться с Ленкой.

– Это возможно? – помолчав, спросила Порча.

– Я хочу домой.

– Это возможно?

– Не знаю.

Кажется, она вздохнула с облегчением. Но очень-очень тихо, чтобы его не расстроить. Но Кросс всё равно расстроился, поскольку вздох означал, что Ленке не всё равно.

Так же, как ему.

– То есть ты просто веришь, да? – уточнила Порча. – Безликий – единственный, кто разгадал тайну межзвёздных путешествий, ты раздобыл его прах и веришь, что сможешь его воскресить?

– Нет, конечно, нет, – вымученно улыбнулся Иннокентий. – Воскресить Безликого нетрудно, но если господин поднимется из праха, он меня казнит.

– За что? – растерялась девушка.

– За то, что не уберёг. За то, что долго его не воскрешал. За то, что не слетал на Аммердау за помощью и войсками… Мало ли за что? – Кросс пожевал губами. – Господин и так был сумасшедшим, как все Древние, а теперь, дважды умерев, наверняка рехнулся окончательно. Не хочу проверять.

– То есть воскрешения не будет?

– Ни в коем случае.

– Как же ты вернёшься?

– Его прах – мост в Аммердау.

– Прозвучало сложно и непонятно, – не стала скрывать Ленка.

– Потому что я сам не до конца понимаю, о чём говорю, – пояснил Кросс. – Но способ есть, он связан с прахом господина, который может использовать Ксана, и я хочу вернуться домой.

– У тебя там семья? – неожиданно спросила Порча. Никогда раньше она не задавала этого вопроса. Не хотела бередить рану, понимая, что никуда Иннокентию с Земли не деться, но сейчас ей стало важно знать, что тянет его домой.

Очень важно.

– Безликий запрещал гвардейцам иметь детей, точнее, лишал их… нас этой возможности, – ответил Кросс, глядя подруге в глаза. – Мои родители были казнены, моя жизнь прошла в казарме, моим смыслом было служение господину, но сейчас я просто хочу домой. Я хочу оказаться там, где вырос. Хочу бродить по миру без скафандра и наслаждаться запахами, которые мне иногда снятся. Мне это нужно…

– Для счастья? – тихим эхом перебила Иннокентия девушка.

И увидела очень грустную улыбку. Даже удивительно, как её, такую искреннюю и печальную, смог передать нахлобучник. А он смог, потому что ответ шёл из души Иннокентия.

– Для счастья мне нужно, чтобы ты бродила рядом со мной, – ответил Кросс, отворачиваясь. Помолчал и закончил: – Я застрял, Ленка, я крепко застрял меж двух миров.

Несколько секунд Порча смотрела на Иннокентия, затем вытерла слезу и твёрдым голосом спросила:

– Как я могу тебе помочь?

* * *

Закат – это не только неотвратимое событие, но и символ смерти.

А иногда – сама смерть…

И именно на закате к небольшому, прекрасно отреставрированному особняку по Крылатской улице подошёл одинокий мужчина. Участок земли глубоко вдавался в заказник, и благодаря этому обстоятельству, а также высокой ограде дом был не виден с дороги, но мужчина точно знал, что прибыл по назначению.

И ещё знал, что надолго в особняке не задержится.

Первым погиб охранник у ворот – в таких случаях им везёт меньше всех. Охранник поинтересовался, кто и к кому пришёл, и мужчина убил его, полностью скопировав действия Сапёра: выстрелил через запертую калитку, на голос. И с тем же успехом: мозги разлетелись в стороны, охранник рухнул на землю. Звук выстрела поглотил глушитель, и находящиеся в доме истребители о появлении врага не узнали.

К тому же они были заняты.

Истребители собрались на поляне позади особняка, плотно окружили металлический столб, к которому приковали Ольгина, и занимались местью. Или развлечением. В общем, развлекались местью: по очереди вспоминали самые неприятные пытки и тут же применяли их, под вопли:

– Помни о Коротышке, скотина!

– Помни о нашем друге, гад!

– Готовься к долгой ночи!

– Ты будешь мучаться!

И Ольгин мучился: от боли, которую причиняли инструментами и огнём, от серебряных цепей, которыми его приковали к пыточному столбу, от бессилия и бессильной злобы. Первое время он стискивал зубы, не желая показывать истребителям слабость, но вскоре боль стала настолько нестерпимой, что Первородный перестал сдерживаться и с тех пор кричал, не умолкая. Кричал, стонал, ругался, плакал, призывал все возможные кары на головы мучителей, проклинал их… Проклинал изо всех сил, терял сознание, а когда открывал глаза, удивлялся, что не умер. Снова шептал проклятия, и в какой-то момент…