Мой лучший друг товарищ Сталин - Эдвард Радзинский

Я с изумлением смотрел на него. В его глазах появились слезы. Сентиментален он был, как все убийцы. Он продолжал шептать:

— При том, что она была ребенок… она была женщина… Когда я одевался, она посмотрела как-то по-женски внимательно и сказала: «Плохо ухаживают за вами, Лаврентий Павлович, сладкого много есть разрешают, а вы и так полный». Я чуть не заплакал… Ей уже скоро семнадцать. В прошлом году она забеременела и родила. Я говорю: что хочешь, проси! И знаешь, что попросила? Велосипед! Она научилась распоряжаться мной. Я ее боюсь. Иногда ее охватывает странное бешенство… после… Тогда она хватает мой китель, набрасывает на голое тело и выбегает во двор… с маршальскими погонами. Ее ловит охрана, приводит… Потом, бывает, по неделям меня не подпускает, а я выпрашиваю у нее ночь. Она ненавидит меня и любит! И как любит! Но рядом с ней я никогда не засыпаю. Потому что чувствую… — Он усмехнулся. — Ночью, спящего, она меня когда-нибудь зарежет. — Он помолчал. — Я показал ее тебе, чтобы ты понял, как я хочу сейчас жить. И как я боюсь за нее. Он знает про нее, этого достаточно. Он и после моей смерти не успокоится, пока всех моих не пережжет. Любит мучить за гробом…

Сначала я был потрясен этой непонятной, бесстыдной откровенностью.

Но по мере того, как он говорил, начал понимать скрытое послание. Он показывал: у меня сейчас нет от тебя тайн. Самых стыдных, самых главных. Ты сейчас мне как брат. И потому ты должен мне верить.

— Что скажешь? — спросил он.

— Что я могу сказать: жалко тебя… но куда больше — ее.

— Вот и мне тоже… — И, усмехнувшись, добавил: — И тебя жалко, и твою семью. — Он вынул из кармана пиджака бумагу и положил передо мной.

Это был ордер на мой арест и обыск. Подпись размашистым, хозяйским, знакомым почерком Кобы. Только число не проставлено.

— Что ж, мы все обречены… — проговорил я.

— Но ты раньше. Ты меня по-прежнему боишься, а ты не бойся. Если бы я хотел, давно мог бы тебя ликвидировать: «устройство», которое вами у меня установлено…

— Это… по его приказу, — поспешил пояснить я.

— А по чьему приказу ты прослушиваешь его самого?

Я уставился на него.

— Я о кнопке в твоей комнате на Ближней. — Он, усмехаясь, смотрел на меня. — Мой человек ее обнаружил на днях… — (У него в охране — свой человек!) — Так что если бы я захотел от тебя избавиться, мне достаточно было бы сказать… Но я не сделал этого, потому что ты мне очень нужен. А я — тебе… Недавно умер Литвинов, на днях умрет самый доверенный прежде человек — Мехлис. Это все подарки той Лаборатории… Этим двум сотрудникам он определил мирно умереть. Проводит их с почестями. Другое дело — все мы. С нами он поступит по традиции. Сначала Ежов убрал Ягоду, потом убрали Ежова. Теперь — моя очередь. Правда, перед своим концом я буду убирать Молотова, Микояна и Кагановича. Одних — как злобных антисемитов. Других — как пособников сионистов. Потом меня уберет Маленков… Маленкова и Хрущева уберет Игнатьев, а Игнатьева — кто-то следующий! Как в тридцать седьмом, не мудрствуя лукаво, поставил нас на самообслуживание. Старый стал твой друг! Новенькое изобретать ленится этот Корифей науки и техники! А надо бы!

И такая ненависть слышалась в его словах. Ненависть жалкого холуя к господину.

— Он несчастный старик, отравленный подозрительностью, — сказал я.

— Не лги. Он великий человек с великими амбициями. И ты, и я — оба знаем. Он придумал вновь создать монолит из страны. Страхом и ненавистью. Расстрелы, аресты, идеологические погромы… Задача исполнена. Страх снова стал всеобщим. Теперь он кормит страну другим лекарством — ненавистью. Антисемитская кампания!

— Он ее прекратил, я сам читал новое письмо…

— Нового письма не будет. Новое письмо должно было доказывать, какой он великий интернационалист, как он хотел хорошего, но… евреи вновь все испортили — взорвали русских людей. Ты же разведчик, ты ведь понял, зачем был, — он хмыкнул, — устроен взрыв в Тель-Авиве… Скоро «Правда» начнет печатать гневные отклики трудящихся… И тогда появится то первое письмо испуганных народным гневом евреев! Идя им навстречу, руководствуясь гуманной задачей спасения евреев от справедливо разгневанных русских людей, он согласится на просьбу самих евреев — сослать их в далекие края.

— Хорошо, с евреями понятно… но вас-то зачем убирать?

— Перестань! Он ведь тебе не раз цитировал любимое: «революционеров после пятидесяти надо отправлять к праотцам»! Ему мы не нужны, ему нужны молодые волки. Надеюсь, ты хоть понимаешь, для чего все это?

Я молчал. Я понимал. Но хотел, чтобы сказал он. И он сказал:

— Он верит: История поручила ему осуществить Великую Мечту. Третья Мировая война создаст Всемирное царство Пролетариата. Погибнет сотня миллионов! Но это ерунда, старики с готовностью посылают молодых погибать. Сейчас я дам тебе прочесть!..

Он стоял ко мне спиной, наклонившись над папкой, которую вынул из портфеля. Его лысая голова нависла над папкой. Жирная шея… Как же мне хотелось ударить по ней ножом. Но он был моим последним шансом. Я чувствовал: мерзавец — единственно возможный спаситель моих жены и дочки… да и меня самого… Я хотел жить. Жалкий осел хотел остаться живым.

Наконец, он отыскал в папке нужную бумагу и положил передо мной. На ней было обычное «Совершено секретно»… Жирным пальцем, похожим на палец Кобы, он молча водил по строчкам, а я через плечо читал яростные слова Кобы. Это было его выступление на совещании руководителей стран Социалистического Лагеря. «Война в Корее показала слабость американской армии… Лагерь социализма получил военное преимущество, но это преимущество временное… Таким образом, основной задачей социалистического лагеря является мобилизация всех его политических и военных сил для решающего удара по капиталистической Европе… Возникла реальная возможность установить социализм по всей Европе…»

— Теперь ясно, почему он вернул в ЦК Жукова? Жуков будет возглавлять объединенную армию. Твой друг решил завоевать весь мир. Обычно на этой стадии они все погибают. Но заодно с ним погибнем и мы, и страна. Тебе уже рассказал следователь на Лубянке… это я велел ему рассказать. Да, Хозяин долго сомневался. Сначала приготовил то первое письмо евреев, где они сами просили выслать их. Потом решил: рано, не подготовлено. И вот подготовил! 5 марта всю ночь до рассвета будет осуществляться план «Моисей». Так насмешник назвал депортацию евреев из Москвы. Как Моисей повел их в Землю Обетованную, так наш безумный повезет их на смерть в холодные временные бараки. После чего империалисты возмутятся, последуют требования, угрозы… Этих угроз он и дожидается. Водородная бомба уже готова к испытаниям. Я завершил строительство колец ракетной обороны. Отныне Москва будет глядеть на мир из-за частокола ракет. Мавр сделал свое дело. Впрочем, «мавры» — мы все… Так что вскоре он сможет начинать Новый Апокалипсис. Уже без нас.

Он положил, точнее, бросил на стол передо мной очередную папку из портфеля — с очередным «Совершенно секретно».