Спиноза - Петр Люкимсон

Впервые в России в положительном ключе мировоззрение Спинозы было упомянуто в опубликованном в 1824 году альманахе «Мнемозина» в статье Владимира Одоевского «Секта идеалистико-елеатическая, отрывок из словаря Истории философии».

В рецензии на альманах Фаддей Булгарин язвительно заметил: «…неслыханная новость — система жида Спинозы основана на христианской нравственности».

Чтобы не утомлять читателя перечнем имен и названий, отметим, что наряду с категорическим неприятием в итоге в русской философской школе, как и в западноевропейской, сложились два в равной степени благоговейных отношения к наследию Спинозы.

Одно из них — последовательно материалистическое и атеистическое — представлял Николай Чернышевский, видевший в Спинозе непосредственного предшественника Фейербаха.

«Когда он (Фейербах. — П. Л.) явился, то устарел Спиноза. Но прошло более полутораста лет, прежде чем явился достойный преемник Спинозе. Не говоря о нынешней знаменитой мелюзге, вроде Дарвина, Милля, Герберта Спенсера и т. д. — тем менее говоря о глупцах, подобных Огюсту Конту, — ни Локк, ни Гьюм, ни Кант, ни Гольбах, ни Фихте, ни Гегель не имели такой силы мысли, как Спиноза. И до появления Фейербаха надобно было учиться понимать вещи у Спинозы, — устарелого ли, или нет, например, в начале нынешнего века, но все равно: единственного надежного учителя»[305], — писал Чернышевский.

Второе направление олицетворял великий русский философ Владимир Соловьев, в формировании мировоззрения которого Спиноза, пожалуй, сыграл определяющую роль. Вопреки распространенному взгляду на Спинозу как атеиста именно чтение Спинозы «вернуло» молодому русскому философу Бога. И, наконец, именно у Спинозы Соловьев нашел подтверждение своей первоначально чисто интуитивной идеи о духовном всеединстве мира.

Неудивительно, что когда в 1897 году Александр Введенский опубликовал статью, в которой доказывал, что Спиноза был атеистом, Владимир Соловьев поспешил ответить на это статьей «Понятие о Боге (в защиту философии Спинозы)», в которой настаивал на том, что Спиноза не только не был атеистом, но и был глубоко религиозным человеком, причем религиозность эта вполне вписывается в систему христианских ценностей. «Пантеистическое чувство общения с всеединою субстанцией, порождая целые религиозные учения, дает вместе с тем глубокую религиозную одушевленность мировоззрению таких умов, как Спиноза и Гёте. Будучи народною религией в дальней Азии, пантеизм давно стал в Европе излюбленною религией метафизиков и поэтов, для которых он не есть отвлеченное понятие, а данное опыта.

Но — что еще более важно и замечательно — основанные на религиозном опыте идеи абсолютного, как безусловной отрешенности от всяких определений (буддизм) и как всеединой субстанции всякого бытия (браманизм), несомненно вошли в качестве подчиненных элементов в более содержательное, на более глубоком и совершенном религиозном опыте (в истинном Откровении) основанное воззрение христианское»[306], — писал Соловьев.

Среди множества замечательных статей русских мыслителей, посвященных Спинозе, особое место, по мнению автора этой книги, занимает блестящее эссе Льва Шестова «Сыновья и пасынки времени (Исторический жребий Спинозы)».

Как уже говорилось, Лев Шестов обвинял Спинозу ни много ни мало как в Богоубийстве: тот Бог, которого он предложил человечеству, — это совсем не Бог Библии, и именно начиная со Спинозы, по мнению Шестова, у человечества «что-то пошло не так».

Но опираясь на гегелевскую мысль о духе времени, а заодно на мысль самого Спинозы о необходимости всего происходящего и о том, что через эту необходимость и проявляется воля Бога, Шестов начинает проводить мысль о безусловно не случайном появлении фигуры Спинозы. Оно отвечало духу и велению времени, нуждающемуся в такой фигуре, и в этом смысле рождение Спинозы и провозглашение им своих идей могло произойти исключительно по воле Бога, а сам Спиноза, любивший Бога «всем сердцем своим и всем достоянием своим», выполнял, «убивая» Его для человечества, возложенную на него миссию. В этом смысле Шестов приравнивает Спинозу к самому пророку Исайе, который в ответ на призыв Бога, кого пошлю, чтобы передать Его послание, делает шаг вперед и отвечает: «Вот я, пошли меня!»

«Вы понимаете теперь Паскаля, — пишет Шестов. — Всем существом своим он чувствовал, что ясность и отчетливость и постоянный Бог, который не может и не хочет обманывать людей, есть начало смерти и уничтожения. И Спиноза это чувствовал. Но пути Господа неисповедимы. Как пророк Исайя, Спиноза услышал голос Бога: кого пошлю, кто пойдет? И он ответил: вот я, пошли меня. И когда Бог повелел ему, пойди и скажи всем народам мира, — Спиноза пошел и сказал им те страшные слова, которые я уже приводил: воля и разум Бога имеют столько же общего с волей и разумом человека, сколько созвездие Пса с псом, лающим животным. Иначе говоря: написанное в Библии «человек создан по образу и подобию Божию» — ложь и выдумка. Правду знали греки, до которых дошла мудрость дальнего востока. Не Бог создал человека, а человек сам, преступно и нечестиво, вырвался к бытию. Бога, творца земли и неба, свободно создавшего человека, быть не должно. Такой Бог — миф. Такого Бога убить надо. И убить Его должен, по неисповедимым судьбам, тот, кто больше всех других любил его. Мы помним рассказ о том, как Бог искушал Авраама — велел ему принести себе в жертву единственного сына Исаака. Но в последнюю минуту ангел отвел руку отца-убийцы. Спинозе же пришлось довести до конца страшное дело. Ангел не прилетел и не отдел его руки, и тот, кто больше всего любил Бога, оказался Его убийцей»[307].

Человек, далекий от иудаизма и не знающий о еврейском происхождении Льва Шестова, безусловно, не сумеет прочесть то, что философ заложил между строк в этом обвинительном вердикте Спинозе. Миссия Спинозы, по Шестову, заключалась в том, чтобы довести то, что в еврейской философии называется «эстер паним» (буквально «сокрытие лица» — в значении «сокрытие лица Всевышнего», то есть приведение мира в состояние, когда Его присутствие в нем явно не ощущается) до своего предела — так, чтобы вообще избавить человека от «ират шамаим» («трепета перед небесами»).

«Воля Бога была исполнена, — пишет Шестов в заключительной части эссе. — Раз Спиноза на призыв: «кого пошлю?», ответил — «вот я, пошли меня», он уже не мог уклониться от своей «исторической» миссии, как не могли уклониться Декарт и другие великие сыновья раннего и позднего возрождений. Спиноза убил Бога, т. е. научил людей думать, что Бога нет, что есть только субстанция, что математический метод (т. е. метод безразличного, объективного или научного исследования) есть единственный истинный метод искания, что человек не составляет государства в государстве, что Библия, пророки и апостолы истины не открывали, а принесли людям только нравственные поучения и что нравственные поучения и законы вполне могут заменить Бога, несмотря на то, что если бы человек рождался свободным или если бы он не сорвал плода с запретного дерева, то он не различал бы добра и зла, что вообще не было бы добра и зла, а все было бы «добро зело»… Но этого божеского «взгляда», который был у первого человека до грехопадения, людям уже не суждено иметь. «Ослепи их сердце, чтоб они глядели и не видели». Или видели ясно и отчетливо, clare et distincte, — но не то, что есть, и вместе с тем были убеждены, что то, что они видят ясно и отчетливо, есть то, что видел сам Бог в седьмой торжественный день, когда Он, отдыхая от трудов, любовался Своим миром.