Смерть в Лиссабоне - Роберт Уилсон

И он решился. Он должен с ней заговорить. Он узнал, в какой школе она учится. Он выследил ее. Сегодня это произойдет.

Сидя на краешке кровати, он обеими руками потер себе живот. В прорезь рубашки, там, где расстегнулась пуговица, лезли черные волосы. Он распахнул рубашку, встал перед зеркалом. Втянул живот. Живот толще, чем зад откормленного поросенка. Он застегнул рубашку, поднял воротничок, завязал галстук — произведение подружки Софии. Накинул пиджак и из поросячьей задницы вновь превратился в солидного банкира.

Последний раз окинул взглядом комнату. Обвалившийся карниз, разводы на потолке, кривой пол, дыры в старом линолеуме прикрыты обтрепанными, вытертыми ковриками, шкаф с вечно раскрывающейся дверцей.

Он сунул руки в карманы, нащупал толстую пачку кредиток, вышел в полумрак плохо освещенной лестничной площадки, подошел к конторке Жорже. Того на месте не было. Он спустился по лестнице и вышел на улицу. Только тут он смог перевести дух. Это последний раз. Больше этого уж точно не будет.

Он сидел возле школы на Дуке-де-Авила в черном «мерседесе» жены. Двигатель он не выключал. Скоро она выйдет. Что-то острое в кармане царапало его. Он сунул руку в карман. Тюбик вазелина. Как он попал сюда? Ведь ничего такого он не хотел. И презервативы. Он вовсе не собирался запасаться ими. Он бросил все это в бардачок.

Вот и она. С кем это? С кем она говорит? Он идет за ней. И смотрит на нее. Он ее любовник. Это ясно. Сразу видно. Но сейчас она хочет уйти. Что-то не так. Как идет-то… Словно модель на подиуме, одну ногу ставит впереди другой. А тот не пускает. Вот схватил ее за руку, она вырвалась. Идет за ней. Не хочет она его! Господи, он ее ударил! Она смотрит на него таким взглядом… Что выражает этот взгляд?

Мигел проглотил комок в горле. Развязка наступила быстрее, чем он ожидал. Сколько народу на улице… Он трогается с места. Она уже идет по тротуару мягкой кошачьей походкой. Возле светофора он останавливается и опускает стекло со стороны пассажира.

— Простите, — кричит он.

Она поворачивается. Эти ее глаза теперь устремлены на него. Выговорит ли он нужные слова?

— Как мне проехать отсюда к парку Монсанту?

Она сходит с тротуара. Быстро оглядывает задние сиденья машины. Зачем? Что ей вдруг там понадобилось? Ее ногти обкусаны до мяса.

— Парк Монсанту… отсюда… это довольно сложно объяснить, — говорит она.

Он чувствует, что руки у него вспотели.

— Но я хотя бы в верном направлении еду?

— Более или менее… за парком Де-Пальява кружить придется.

— А вам не в ту сторону?

— Мне на поезд в Кашкайш.

— Я тоже в Кашкайш еду. Просто не хотелось ехать по магистрали в пятницу во вторую половину дня. Так что я поеду через Монсанту… а там уж выеду на магистраль. Могу подвезти вас…

Ее голубые глаза заглядывают в его глаза. Что видит она там? Безобидный немолодой толстяк. Бояться нечего.

— Ну, если вам нужно возвращаться в офис или еще по какому-нибудь делу, тогда уж…

Психологически верный ход.

Она садится в машину. Зеленый свет, он поспешно выжимает сцепление, и машина срывается с места. Мигел откидывается на спинку. Успокаивается. Вот они и вдвоем. Знакомство произошло. При ней сумочка. Она держит ее на коленях. Ремень она не надела. Он поднимает стекло, включает кондиционер.

— Езжайте все время прямо, — говорит она, чуть заметно покачиваясь в кресле.

Он переключает скорость, коснувшись ее загорелого бедра. Она не отодвигается. Его рука замирает на рычаге.

— Как вас зовут? — спрашивает он.

— Катарина, — отвечает она.

Он улыбается в усы. Его имя она не спросила. Детям это не свойственно.

Он начинает рассказывать ей о дочери, о Софии. На самом деле это дочь брата, но девушке он этого не говорит. Он старается заглушить внутренний голос, говорящий ему, что она догадывается о его намерениях. Он беседует с ней очень учтиво. Учтивость всегда была его коньком, и на девушку это действует. Она сбрасывает с ноги тяжелую тупоносую туфлю и, подняв ногу, упирает пятку в край кресла.

— Теперь направо и первый поворот налево, — говорит она.

— Вы любите музыку? — спрашивает он, мысленно прикидывая, не слишком ли глуп такой вопрос.

— Конечно, — говорит она, дернув узким плечиком.

— А какую музыку предпочитаете?

— Наверно, не такую, как вы.

— А вы попробуйте сказать. Я знаю все группы. Моя дочь заводит музыку с утра до вечера.

— Smashing Pumpkins.[36]

Он кивнул и втянул ее в своеобразную игру — подобрать португальский эквивалент этому названию. Это было непросто: в португальском существует множество слов, обозначающих разного вида тыквы, и они заспорили, какое из них самое подходящее. Тогда-то она и сказала ему, что является солисткой этой группы.

За разговором они пропустили поворот на Монсанту. Поехали на север и стали колесить по улочкам Сети-Риуш, потом направились к громаде акведука Агваш-Ливриш, вытянувшей свои опоры навстречу жаркому дню, и, свернув направо и проехав под железнодорожным мостом, очутились в парке.

Разговаривая, она теребила свои светлые волосы, то и дело отбрасывая их за спину, и грызла ногти. Временами она казалась ему совсем молоденькой, пятнадцатилетней, но в следующую секунду уже взрослой, двадцатипятилетней. Она была то невинной девочкой-школьницей, то постоянной посетительницей пансиона «Нуну».

Дорога шла вверх по парку; она пролегала между соснами и разветвлялась на отдельные асфальтовые дорожки. Одни вели к крепости Монсанту, другие либо к шоссе, либо дальше, в глубину парка.

— Который час? — спросила она, наклоняясь к нему, чтобы взглянуть на приборную доску.

— Около пяти.

Она откинулась в кресле, надела туфлю и вытянула ноги.

— Там подальше есть место с потрясающим видом на Лиссабон. Может, взглянем? — сказал он, намереваясь просто размять ноги.

— Ладно. — Она пожала плечами.

В Алту-да-Серафина он подъехал к пустой парковке ресторана и встал возле низкого парапета. Они вышли и взобрались на парапет. Весь город раскинулся перед ними. Вдали вырисовывались, загораживая горизонт, темные громады небоскребов Аморейраша.

— Эти башни… — проговорила она.

— Раньше весь этот район был засажен тутовыми деревьями для лиссабонских шелковых фабрик, — объяснил он, как объяснил бы своей дочери, то есть дочери брата.

— Эти башни здесь так не к месту… Они как будто высасывают из города жизненные соки.

Замечание удивило его, и он промолчал.