Черный Василек. Наекаэль - Никита Воробьев

редко обращается к одному из вас напрямую. — У голоса не было пола, его возраст невозможно было оценить, он шел со всех сторон, вгрызаясь сразу в голову, но самое главное — говорила не Алиса. Тонкие губы девушки, сложенные в легкую, немного грустную улыбку, оставались неподвижны. И тут его осенило. Удушье и боль никуда не пропали, он просто перестал их чувствовать. Охотник рванулся чтобы оглянуться, но не смог. Он и сам намертво застрял в неоконченном движении. Пистолеты, направленные Алисе в грудь, также остались на своем месте. Неподалеку в воздухе замерла крапивница, а чуть поодаль, не долетев до земли, завис выбитый из-под колеса телеги камень. «Кто ты?» — мысленно вопросил пустоту он. — Наблюдатель, защитник, одни из многих. — Монотонно перечислил голос, вызывая приступ боли в висках. — «Покажись» — мысленно рявкнул он. На мгновение повисла тишина, после которой мир исказился. — Мы сделаем это, но не для потакания твоей гордыне, а для уничижения невежества. — За спиной девушки с неба ударил ослепительный луч света. Зрение Охотника резануло пронзительной болью, но он, как ни старался, не мог отвести глаз. — Мы здесь, чтобы напомнить и сказать, — сияние набирало силу, ширясь и расходясь в стороны, — однажды, находясь в пучине отчаяния, один сын Адама взмолился о помощи, — с каждым словом голос звучал все громогласнее, оставляя за собой эхо труб и свирелей, — Он услышал его, и послал раба своего Раймонда. — В столбе света стали проступать очертания воздушных одежд, отдельные блики сложились в призрачные крылья. — Однажды, находясь в пучине отчаяния, одна дочь Евы взмолилась о помощи, — свет стал столь ярок, что затмил собой и небо, и солнце, будто становясь единственным предметом реальности в мире, — Он услышал ее, и послал раба своего Ратибора, чтобы подарить возможность вернуть долг. — Фигура вдруг снова потеряла четкие границы и пропорции, искажаясь и перетекая в луче божественного света. — И так ты решил ответить на его дар? — Свет замер, на мгновение принимая четкий облик, но тут по всей его поверхности словно по команде распахнулись сотни пар разно-размерных глаз, уставившихся на него. А затем все вместе вновь пришло в движение. Фигура менялась, глаза то открывались, то закрывались, перетекая друг в друга, но все еще непрерывно сверля его взглядом. Охотник вдруг понял, что не может на это смотреть. Голова разрывалась от психоделической картины, не в силах осознать увиденное, кожа горела, опаляемая ангельским огнем. Он почувствовал, что тает заживо, словно истираясь из этого мира. «Я НЕ СТАНУ ДЕЛАТЬ ИЗ НЕЕ ОРУЖИЕ!» — неожиданно для самого себя в ответ на увещевания в нем вспыхнула ярость. — «Я ОТКАЗЫВАЮСЬ ПОСТУПАТЬ КАК РАЙМОНД!» — мысли сбивались в кучу и утекали прочь, он хотел добавить что-то еще, но не смог. — Ты и не должен. — Тихо пропели голоса. — Если бы Он хотел приказывать вам, то не сделал бы вашу волю свободной. — В пении голосов проскользнула тень древней тоски. — Ты помнишь, что твоей рукой не управляет Господь, но не забывай, что следы, по которым ты ступаешь во тьме, чтобы не сбиться с пути, оставил Он. Но больше Он не станет вмешиваться, чтобы ты не решил. Цени этот дар. — Последние слова словно грандиозный финал эпической баллады прогремели над землей и видение растворилось.

С облегчением Охотник ощутил, что снова может дышать. Он моргнул несколько раз, замечая, как медленно взмахивает крыльями бабочка. Щек коснулся прохладный чуть колкий ветер. До ушей донеслось отдаленное жужжание. Жужжание раскручивающихся запалов пистолетов. Осознание мгновенным ударом озарило его. Рыча от напряжения, он изо всех сил принялся разводить сопротивляющиеся руки в стороны во все ускоряющемся мире. Миг. Бабочка унеслась в сторону. Миг. О землю щелкнул выбитый из-под колеса камень. Миг. И воздух разорвал синхронный гром выстрелов и свист пуль.

— А-А-А-А! — Закричала Алиса, зажимая ладонями уши. С громким хрустом обломилась тяжелая ветка старого дерева, нависавшая над дорогой поодаль. Заржала Земляника, едва не встав на дыбы, но Перикулум вовремя схватил зубами ее поводья, прижимая к земле. Под грустный скрип древесины дробины пробивали доски повозки, оставляя неровные дыры и вырывая из бортов щепки. Рихтер подскочил на своем месте, едва успев подхватить хватающуюся за голову Веру, которая в панике чуть не упала на землю. Охотник расслабил ладони. Девушка продолжала кричать, когда пистолеты с глухим ударом приземлились на дно повозки. Ни одна щепка и ни одна дробинка ее не зацепили. Он закатил глаза и рухнул набок.

Только придя в себя с места сорвалась Вера, вихрем подлетела к Алисе и прижала к себе. Девушка плакала, хватаясь за ее руки.

— Какого черта ты делаешь? — Закричала она. Охотник молчал.

— Рей, мать твою, — прорычал, разворачиваясь инквизитор, — что это было? — Добавил он, угрожающе занося кулак.

— Потом. — Безразличным тоном ответил Охотник. — Мне надо подумать. — Пробормотал он, заворачиваясь в плащ. Сквозь заполняющую голову пустоту он слышал тихие всхлипы, в которые перешел плач Алисы, проклятия и слова поддержки Веры, пространные размышления Рихтера, осуждающее фырканье Пирикулума, далекую, мимолетную ангельскую музыку, и куда более близкий, почти забытый с нападения на Ломеион, но вдруг наполнившийся новой силой демонический шепот.

Вновь мерно скрипели деревянные колеса. Вечерняя прохлада принесла с собой аромат орешника. Трещали сверчки, то и дело доносились клекот птиц, уханье сов и писк летучих мышей. Телега покачивалась на ровной дороге как корабль на волнах. Забившись в угол, сопела Алиса, а за спиной, чтобы ее не разбудить, шепотом переговаривались Вера и инквизитор. Охотника разбудил комар, но он не стал даже отмахиваться от назойливого насекомого. Никогда еще он не чувствовал себя настолько бессильным. Одним из немногих преимуществ своего положения Охотник всегда считал как раз силу. Не в физическом смысле, а в некой независимости от разрушительных воздействий окружающих. Для убийцы чудовищ ничего не значил авторитет мирских господ, он не боялся того, что разбойники нападут на него ночью, не страшился воров, банкиров и колдуний. Было то, что его злило или расстраивало, но не пугало. Позаботься о том, что никто не ударит в спину и можно вообще ни о чем не переживать. Не трудно, учитывая, что чаще всего тем, кто бил в спину, оказывался именно он. Сравнивая себя с рядовым нэрдом, гнущим свою спину с мотыгой в руках, он невольно радовался тому, что может не бояться перейти дорогу не тому человеку, или попасть под горячую руку лендлорда. Чудовища, демоны, колдуны и душегубы годами отправлялись в землю, укрепляя ощущение непобедимости. Рухнуло оно куда быстрее. Кого-то божественное вмешательство сделало бы фанатичным