Какой простор! Книга первая: Золотой шлях - Сергей Александрович Борзенко

нам там не грозит». — Рашпиль поправил карбидовую лампу. — Вот он вам, результат близорукой стратегии. — Рашпиль протянул руку в сторону города. — Все, что там дышит сейчас, все это завтра погибнет.

— Говорят, Троцкий с меньшевиками якшался? — спросил кто-то из темноты.

— Лысым телок родился, лысым и сдохнет, — ответил Баулин, все еще опекающий Лукашку.

Утром с бронепоезда заметили белых. В окружья бинокля видел Лука исправных коней, круглые кубанки, трехцветные нарукавные шевроны.

— Корниловцы, — определил Рашпиль.

— Разведка… А кони, кони какие! Так и просятся в плуг, — подтвердил Манжаренко.

Броневик стал отходить к станции Апостолово, куда приближалась тринадцатая стрелковая дивизия. Но по дороге мост был взорван.

— Двухсотый мост, покалеченный белыми, — заметил Рашпиль.

Пришлось остановиться невдалеке от изуродованного моста: там были вкопаны неприятельские пулеметы и вблизи гарцевали всадники.

— Надевайте все чистое, товарищи, будем драться до последнего патрона, — строго сказал Рашпиль. — Пути у нас теперь нет ни вперед, ни назад.

— Бесполезное это дело. Видать, вся врангелевская армия перекинулась на правобережье… Может, сдадимся? — наивно и трусливо предложил Паляница. — Мы земляные мужики, ни хрена нам не будет.

— Раньше за такие подлые выражения ссылали в Сибирь и запрещали жениться, дабы трус не оставил России потомство трусов, — ответил командир.

Красноармейцы дружно захохотали.

— Ой, что это? — крикнул Лука, оглянувшись назад.

На бронепоезд мчался паровоз. Он все увеличивался в размерах и летел как торпеда.

— Без машиниста мчится! — крикнул Рашпиль, бросился к переднему орудию и стал бить по паровозу прямой наводкой. Два снаряда пролетели мимо цели. Паровоз мчался на всех парах.

Опасность нарастала с каждой минутой. Рашпиль понимал, чем это может кончиться для бронепоезда. Он подавал команду номерам орудия ровным, спокойным голосом. Снаряд сбил трубу, но паровоз продолжал мчаться вперед. Лука представил силу его удара и ужаснулся, «Цейс» упал ему на грудь и повис на ремне. Но последний снаряд, который еще успели выпустить до столкновения, разворотил котел и машинное управление паровоза. Шальной паровоз замедлил ход; с каждой саженью теряя силы, он приблизился и как бы в нерешительности толкнул бронепоезд.

— Ловко придумали, черти! — крикнул Рашпиль, вытер вспотевший лоб, спрыгнул на землю и тотчас опустился на колени, навылет пробитый пулей.

Его втянули в вагон.

Командир лежал на носилках, окутанный дымом самосадного табака. Возле него хлопотал фельдшер, бинтуя сквозную рану.

— В хорошем месте меня сразили: недалеко плавни, река. Здесь и умереть не жаль, — в полубреду бормотал Рашпиль. — Зароете меня в землю, ветер засеет ее семенами, вырастут на ней дикие травы, вспоенные моими соками, будут веселить людей цветами… Так и будет жизнь моя продолжаться в цветах и травах. — Сознание Рашпиля снова прояснилось. — Только не смогу я уже отдать боевой приказ, повести вас в бой за великое дело Ленина. — Раненый заскрипел зубами и застонал от боли.

Лука напомнил:

— Помнишь, ты говорил: «Умереть каждый дурак сможет, а вот победить, не умирая…»

— Все помню: Дашку, отца твоего, Алешку Контуженного… он все еще в банде… А без жертв как же победишь?.. Между упрочим, хлопцы, ой же как не хочется умирать!.. Нет ничего краше жизни, и надо, чтобы недешево доставалась наша жизнь врагу… Вот умираю, без обмана говорю: радостной умираю смертью, потому что каждый день боролся я за человеческое счастье… — Рашпиль отдышался, сплюнул кровью. — Когда-то на каторге читал я запоем книги, и все про горе, про обман, про страдания. И ни одной книги не помню, чтобы была про радость. Значит, либо не попадались мне радостные книги, либо не было тогда счастья на свете, а если и было, так на чужом горе построенное…

— Замолчите, вам вредно разговаривать, — сказал фельдшер.

Рашпиль закрыл глаза, собираясь с силами.

— Не было, видно, счастья у нашего народа, так мы обязаны его завоевать. Вот уж прижали мы сейчас буржуев в России, выгнали их из дворцов, изводим паразитов, пивших кровь нашу, как воду. Защищайте, товарищи, революцию до последней капли крови… Это вам мой командирский завет.

Обессиленный Рашпиль умолк.

Перед тускнеющими глазами его плыл тихий туман, на какие-то мгновения он рассеивался, и тогда видел Рашпиль яркие орудийные гильзы и лица своих товарищей.

Вечером разведчики донесли, что красноармейские части, переправившиеся в плавни, после короткого боя капитулировали. Трусы выдали коммунистов, комиссаров и пулеметчиков. Белые постреляли их над Днепром, у обрыва, там, где растут коралловые, как бы кровью обрызганные, рябины.

Прилетели четыре аэроплана с цветными кругами на крыльях, принялись бомбить. Одна бомба попала в паровоз, пробила котел, броневик окутался паром, как облаком.

Все пулеметчики, и Лука тоже, стреляли по аэропланам, бесстрашно кружившимся над бронепоездом.

Один из них «Сопвич» загорелся, пошел на посадку и, обломав шасси, сел в двухстах саженях. Летчика взяли в плен. Одетый в кожаный костюм, держа в руках шлем с прикрепленными к нему большими очками, он испуганно озирался вокруг.

Рашпиль допрашивал летчика, лежа на койке, застланной персидским ковром, который отобрал у Махно.

— Назовите мне части белых, переправившиеся через Днепр. Можете их назвать? — спросил он летчика.

— Могу! Третий армейский и конный корпус Барбовича во главе с командующим Второй врангелевской армией генералом Драценко. Они вчера переправились у сел Ушкалки и Бабина.

— Какая задача поставлена перед ними?

Летчик помолчал, обдумывая ответ.

— Я уже давно собирался перелететь к вам. У меня жена в Харькове, живет на Клочковской улице…

— Все так говорят, попадая в плен. Отвечайте на вопрос, — вмешался в разговор присутствовавший при допросе Лука.

Летчик удивленно посмотрел на мальчика.

— Я слышал в штабе, будто генералу Драценко поставлена задача — в районе станции Апостолово разгромить Вторую советскую конную армию, затем, наступая на юг, уничтожить Шестую советскую армию и ликвидировать Каховский плацдарм.

— Вы говорите правду? — недоверчиво прошептал Рашпиль.

— Правду. Даю слово офицера.

— Благодарю вас за ответы… Уведите пленного.

Когда летчика увели, Рашпиль слабеющей рукой нацарапал записку, приказал своему комиссару:

— Это донесение с показаниями пленного любой ценой надо доставить командующему Второй армией, чтобы он передал его содержание товарищу Фрунзе.

Комиссар сунул записку за пазуху, спрыгнул с вагона и растаял в наступившей темноте.

Решив, что бронепоезд никуда от них не уйдет, белые прекратили обстрел.

Рашпиль приказал в полночь взорвать бронепоезд, команде пробиваться к своим.

Крестьянин, когда зимой нечем топить хату, срубает на дрова единственную яблоню, дававшую плоды его детям, плачет навзрыд. Такие же примерно чувства испытывали сейчас красноармейцы. Взорвать бронепоезд… Баулин напомнил, что точно так матросы затопили черноморскую эскадру в Новороссийске, чтобы она не досталась немцам.

— Уходите, хлопцы! — потребовал Рашпиль. — Желаю вам остаться в живых и обязательно победить.

— А как же ты? — удивленно спросил