Северное сияние - Нора Робертс

А когда он уезжал — на заработки, развлечься или чтобы в горы пойти, — она всегда знала: он и шлюх не забудет.

Да и что такое эти горы, как не те же шлюхи? Холодные, белые шлюхи, уводившие его от нее. Пока одна не завладела им навсегда, оставив Чарлин без мужчины.

Но она выжила. И даже больше того. Она добилась всего, чего желала. Почти всего.

Теперь у нее есть деньги. Дом. А в постели — мужчины, молодые, сильные тела.

Так почему же она так несчастна?

Она была не охотница до глубоких мыслей, не любила копаться в себе и не пыталась осмыслить то, что она там видит. Она предпочитала жить в полную силу. Двигаться, идти вперед. Когда танцуешь, можно не думать.

В дверь постучали. Она повернулась в легком раздражении.

— Входите.

Но при виде Джона автоматически улыбнулась своей сладострастной улыбкой.

— Привет, мордашка. Уроки закончились? Уже так много времени? — Она смотрела на него и поправляла волосы. — А я вот тут размечталась. Время коротаю. Пойду взгляну, как там у Майка получается сегодняшнее фирменное.

— Чарлин, мне надо с тобой поговорить.

— Конечно, дорогой. Для тебя у меня всегда есть время. Заварю чаю — и поговорим.

— Нет, не стоит.

— Малыш, да ты сегодня какой серьезный! И не в духе, кажется? — Она подошла и провела пальцем по его щеке. — Тебе, конечно, известно, что серьезный ты мне еще больше нравишься. Это так сексуально!

— Не надо, — снова сказал он и убрал ее руки.

— Что-то случилось? — Она схватила его за руки. — Господи, неужели опять… Неужели еще кто-то умер? Мне кажется, я этого уже не переживу. Я не могу это вынести!

— Нет, нет. Не в этом дело. — Он высвободил руки и отступил на шаг. — Я хотел тебе сказать, закончится семестр — я уеду.

— На каникулы? Будешь путешествовать в то время, как у нас тут самая красота?

— Не на каникулы. Насовсем.

— Что ты такое говоришь? Ты? Уедешь? Насовсем? Джон, это ерунда какая-то. — Кокетливая улыбка погасла, секунду-другую она не могла вымолвить ни слова. — И куда ты поедешь? Чем будешь заниматься? — Голос Чарлин звучал глухо, как издалека.

— Есть много мест, где я не бывал. И много того, чего я еще не делал. Вот и повидаю. И сделаю.

Она смотрела в его такое родное лицо. Сердце у нее разрывалось. «Те, кто нам дороги, — мелькнуло в голове, — от нас уходят».

— Джон, здесь твой дом. Твоя работа.

— Буду жить и работать где-нибудь в другом месте.

— Но ты не можешь вот так… А почему? Почему ты так решил?

— Надо было давно это сделать, да привыкаешь плыть по течению. Так и жизнь проходит. На прошлой неделе ко мне в школу приходил Нейт. Его слова заставили меня о многом задуматься, оглянуться на прожитые годы… Долгие годы.

Она хотела рассердиться, закричать, швырнуть что-нибудь об пол. Чтобы боль прошла. Но в душе была одна тревога.

— Какое отношение к этому имеет Нейт?

— Он принес перемены. Он как камень в ручье, из-за которого меняется течение. Тебя несет по течению, и ты замечаешь намного меньше, чем следует.

Он коснулся ее волос, потом опустил руку.

— Потом вдруг в воду падает осколок скалы, нарушает водную гладь. Изменяет ход жизни. Иногда сильно, иногда — чуть-чуть. Но все уже стало не таким, как прежде.

— Когда ты так говоришь, я тебя совсем не понимаю. — Она отвернулась и с силой пнула ножку стола. Он улыбнулся. — Вода какая-то, камни… При чем тут вода, когда ты заявляешься и говоришь, что собрался уезжать? А что я чувствую, тебя совсем не волнует?

— Волнует, и даже больше, чем следовало бы. Я тебя люблю с того момента, как впервые увидел. И ты это всегда знала.

— А теперь — нет.

— И теперь тоже. И все эти годы. Я любил тебя тогда, когда ты принадлежала другому. А когда он уехал, я подумал: ну вот, теперь она станет моей. И ты пришла. Во всяком случае, в мою постель. Позволила вкусить своего тела. Но замуж пошла за другого. Ты знала, что я тебя люблю, и все равно вышла за другого.

— Мне надо было найти себе опору. Надо было жить. — Она все же разбила одну вещицу. Маленького хрустального лебедя. Но удовлетворения не получила. — Было у меня право позаботиться о будущем?

— Я бы все для тебя сделал. И Мег я бы любил. Но ты решила иначе. Ты выбрала вот это. — Он широко повел рукой. — И ты это заслужила. Ты много трудилась. Ты, можно сказать, создала это место. И еще при жизни Карла продолжала ко мне приходить. А я тебя пускал. И к себе, и к другим.

— Карла секс не интересовал. Разве что самую малость. Ему был нужен партнер в бизнесе, кто-то, кто позаботится об этом заведении и о нем. Я свои обязательства выполнила! — с жаром произнесла она. — Мы понимали друг друга.

— Ты заботилась о нем и о заведении. И продолжала заботиться после его смерти. Я сбился со счета, Чарлин, сколько раз я тебе делал предложение и сколько раз ты мне отказывала. Сколько раз я смотрел, как ты уходишь с другим, и сколько раз ты шла в мою постель, если другого под рукой не оказывалось. С этим теперь покончено.

— Я не хочу замуж — и поэтому ты решил уехать?

— Вчера ты спала с тем мужиком из компании охотников. Ну, с высоким брюнетом.

Она вздернула подбородок.

— И что?

— Как его звали?

Она раскрыла рот и тут сообразила, что не знает. Она и лица-то не помнила, что ж говорить об имени. Да и ласки в темноте тоже как-то не запомнились.

— Какая мне разница? — огрызнулась она. — У нас был секс — и только.

— Ты никогда не найдешь то, что ищешь. Ты не там ищешь. Безымянные мужики вдвое моложе… Но если ты не можешь остановиться — тем более не в моих силах тебя остановить. Это с самого начала было ясно. Зато теперь я могу покинуть твою скамейку запасных.

— Ну и валяй. — Она взяла со стола пачку бумаг и веером швырнула в воздух. — Мне плевать.

— Я знаю. В противном случае я уезжать бы не стал.

Он вышел и закрыл за собой дверь.

Свет слепил. И сколько бы ни длился день, его хотелось еще и еще. Свет пронизывал плоть и кости, бросал ему вызов.

Уже много дней он не просыпался от кошмара.

Теперь он просыпался от света, при свете работал и заканчивал день. Думал при свете, ел при свете, он упивался светом.

Каждую ночь, глядя, как солнце садится за горы, он знал: всего несколько часов — и оно встанет снова.

В тихие ночи Нейт иногда выбирался потихоньку из постели, брал собак и шел с ними гулять — только затем, чтобы смотреть, как заря побеждает ночь.

Душевные раны еще не затянулись, но теперь это была боль исцеления. На это он, во всяком случае, надеялся. Эта боль означала, что он примирился с утратами и открыт новой жизни.