По ту сторону снов - Питер Гамильтон

– Не смей меня судить! – закричала в ответ Серара. – Ты не знаешь, как я страдала, с тех пор как твой отец ушел.

– Он вернется.

– Его на хрен съели паданцы, дура! Когда ты уже это поймешь своей дурацкой головой, набитой бессмысленными мечтами? Он умер! Он не вернется. Никогда не вернется. Его душа была даже недостаточно сильна, чтобы навестить нас после смерти. Не настолько уж он тебя любил. Ну, ясно теперь?

Кайсандра бессвязно закричала на свою дьявольскую мучительницу. Ее текин схватил пустую бутылку из-под молока и швырнул ее вперед, прямо в голову матери. Серара развернула ружье и нажала на спусковой крючок – и пропустила удар бутылкой.

Дробовик пробил дыру в потолке. Доски взорвались длинными щепками. Панцирь Кайсандры был не настолько прочен, чтобы их отразить. Она развернулась на месте, ныряя в укрытие. Две острые деревянные щепки чиркнули ей по ребрам, порвали платье и обожгли порезами кожу.

В первый момент больно не было. Кайсандра ошеломленно уставилась на порванное платье. Кровь стала расползаться по ткани. У Серары зияла ужасная окровавленная рана на лбу – там, где ее ударило бутылкой. Женщина машинально потрогала лоб, в ужасе глядя на раны Кайсандры, словно не в силах поверить своим глазам. Они долго молча смотрели друг на друга.

– Вымойся и обработай порезы, – наконец сухо сказала Серара, – чтобы не загноились. Я соберу наши вещи и отнесу в подводу.

Она повернулась и бросилась прочь. Кайсандра услышала, как мать всхлипывает, спускаясь по лестнице.

А что еще оставалось делать?

Обычно Кайсандре нравилось приезжать в Адеон. Всегда приятно вырваться с фермы и оказаться в городе с его большими основательными зданиями, оживленными доками и шумными улицами. Трущобы на окраинах были невелики и не вызывали у нее беспокойства. Но на сей раз, когда подвода въехала в город, Кайсандра желала ему разрушения и смерти. Она проклинала жителей Адеона. Каждый, кто видел подводу (и тотчас же отворачивался), знал, что девушку привезли в ратушу как расплату за долги Мамаше Улвен. Никто из горожан не выразил протест. Они даже не посмели выказать ей сочувствие.

Когда подвода добралась до центра, где улицы были вымощены, она перестала так сильно подскакивать на ухабах. Кайсандра провела большую часть поездки, морщась от каждого толчка. Но боль от воткнувшихся в нее щепок не шла ни в какое сравнение с душевной болью. Подвода пересекла перекресток. Одна из улиц вела к центральной площади, где возвышалась ратуша с ярко-красными кирпичными стенами и окнами в белых каменных переплетах – на целых два этажа выше всех остальных зданий. Ратуша, куда ее завтра отвезут и обрекут на жизнь, полную страданий. Если у них получится. Она чертовски хорошо знала, что окружной регистратор ей не поможет. Церемония совершится вне зависимости от того, сколько раз она скажет «нет».

– Ты продала меня, как шлюху, – сказала она матери с каменным выражением лица. – Можешь гордиться.

– Послушай-ка, – сказал Джулиус с передней части подводы, откуда он управлял мод-лошадью, отдавая телепатические команды, – тебе неплохо бы проявить уважение, когда ты разговариваешь со своей матерью. И к Мамаше Улвен тоже обращайся с почтением. Она делает тебе одолжение.

Кайсандра впилась взглядом в спину жирного болвана. Швы его рубашки в красную и черную клетку чуть не лопались, так она натянулась на толстых складках грузного тела. Она позволила всей своей ненависти просочиться через панцирь.

– Ты умрешь, – торжествующе сказала она. – Ты умрешь, обгадившись в штаны, а душа твоя будет вопить и корчиться, когда ее пожрет Уракус. И я хочу, чтобы ты знал прямо сейчас: это я сделала, я!

Она решила не рассказывать никому об огромном новом паданце в лесу за фермой. Они не заслужили предупреждения – весь город и его пассивные покорные жители. Пусть паданцы съедят их, раз они отдали власть над собой Мамаше Улвен с семейкой, которые хуже любого гнезда паданцев.

А потом, когда паданцы сожрут их всех, придут полки и выжгут все это вонючее место до основания. И даже могилы не останется, чтобы похоронить груды обглоданных костей.

«И хорошо!»

– Уракус, вот же грязноротая, – проворчал Джулиус.

– Чтоб ты не смела так разговаривать со своим мужем! – сказала Серара. – Жена так не поступает.

– Я не буду его женой. Я буду его шлюхой. Ты меня продала, мамочка.

– Заткнись! – заорала Серара.

Они подъехали к отелю «Хевлин» на улице Любал. Низкие темные тучи неслись по небу. Кайсандра знала эту погоду: сейчас зарядит дождь на большую часть дня. Она с отвращением посмотрела на отель. Широко раскинувшееся здание, выкрашенное в белый цвет и неоднократно достраивавшееся. Широкий трехэтажный фасад скрывал лабиринт разнородных построек; здание даже слилось с парой других домов, поглотив их. Именно здесь обитала Мамаша Улвен. Отсюда она правила своими многочисленными законными предприятиями и еще более широкой сетью незаконных видов деятельности.

– Вылезай, – сказал Джулиус.

Он подхватил текином ее сумку с задней части подводы.

Кайсандра подумала было отказаться, но она чувствовала в вестибюле нескольких громил Мамаши. Здоровяки, которым пофиг, кто перед ними – мужик или девушка; они сплюнут на пол и затащат ее в здание, сколько бы она ни кричала и ни сопротивлялась. И ни один из прекрасных жителей Адеона пальцем не шевельнет, чтобы ей помочь. Поэтому она злобно улыбнулась Джулиусу.

– Ты будешь орать, пока не сдохнешь, – сказала она с видом победителя, выбираясь из подводы. – Я тебе обещаю.

– Ну ты и язва, – хмуро пробурчал он и телепнул мод-лошадь, приказывая двигаться с места.

Кайсандра смотрела вслед уезжающей подводе. Мать даже не оглянулась на нее, отправляясь в обещанную новую жизнь над магазином одежды.

– Добро пожаловать, – раздался голос у нее за спиной.

Кайсандра подпрыгнула. Полог женщины был таким прочным, что Кайсандра не заметила ее ни в вестибюле, ни даже когда та вышла из отеля. Высокая, на голову выше Кайсандры, Мамаша Улвен отнюдь не казалась такой грузной, как все ее сыновья. Стильный льняной деловой костюм кремового цвета и блестящие черные туфли, странный стеганый плащ, накинутый на широкие плечи и удерживаемый золотой цепью, – такую вычурную одежду Кайсандра могла представить только на столичных модницах-аристократках. Аккуратная укладка подстриженных темно-рыжих волос Мамаши создавала впечатление, будто ей лет сорок, хотя все знали: Мамаше ближе к семидесяти. Минимум украшений: всего несколько колец и тонкое колье с бриллиантами. Кайсандра недовольно посмотрела на нее, заправляя грязные пряди волос за ухо и остро чувствуя, какое изношенное платье надето на ней. Мамаша Улвен была такой элегантной в сравнении с ней. Самая утонченная женщина Адеона.

– Я этого не сделаю, – выпалила Кайсандра.

Мамаша Улвен приподняла бровь.

– Чего именно, моя дорогая?