Я был адъютантом Гитлера. 1937 - 1945 - Николаус фон Белов

19 ноября Гитлеру позвонил Цейтцлер и доложил: русские начали свое крупное наступление на Дону. После сильной артиллерийской подготовки и частично ураганного огня они, введя в бой большое количество танков с посаженной на них пехотой, стали продвигаться на юг и глубоко вклинились в полосу румынской армии. Русские шагают через распадающиеся румынские позиции, почти не встречая сопротивления. Гитлер приказал немедленно бросить туда находящийся в резерве 48-й танковый корпус генерала Хайма. Но о боеспособности этого корпуса фюрер был информирован неверно. Одна, немецкая, дивизия его еще только формировалась. Вторая – а это была румынская танковая дивизия – превосходства русских в силах не выдержала и через несколько дней оказалась разбитой. Гитлер был возмущен и разгневан таким поведением командира корпуса, который вследствие противоречивых приказов, а также действий сильного противника очутился в безвыходной ситуации. Фюрер распорядился немедленно убрать генерала Хайма с занимаемого поста и приговорить его к смертной казни. Шмундту удалось не допустить приведения приговора в исполнение.

20 ноября Гитлер приказал задействовать в качестве нового «руководящего штаба» командование тем временем переведенной из группы армий «Север» в группу армий «Центр» под Витебск 11-й армии (фельдмаршал фон Манштейн), преобразованной в группу армий «Дон». Теперь ее следовало ввести в боевые порядки оказавшейся под угрозой группы армий «Юг». Фюреру была совершенно ясна критическая ситуация, но он не верил в то, что русское вклинение будет иметь дальнейшие серьезные последствия. Он предполагал, что 6-я армия может на несколько дней оказаться в окружении, но затем контрударом, нанесенным несколькими резервными соединениями, положение в общем и целом удастся нормализовать. Как быстро показал ход событий, тем самым Гитлер значительно недооценил силы русских.

Особой катастрофой первых двух дней явилась отвратительная погода с морозом, туманом, снегом и плохой видимостью, из-за которой в небо не смог подняться ни один самолет. 20 ноября началось русское наступление и южнее Сталинграда. Было видно, что русские хотят окружить этот город, что и удалось им уже 23 ноября.

Донесения Цейтцлера становились все более тревожными, а потому фюрер решил поздним вечером 22 ноября выехать поездом в Восточную Пруссию. Поездка заняла почти 20 часов, так как приходилось останавливаться на три-четыре часа для необходимых телефонных переговоров с Цейтцлером. Тот все настойчивее требовал дать 6-й армии разрешение на отход с ведением арьергардных боев. Но Гитлер не позволил сделать ни шагу назад. Если в первые дни он, несомненно, верил в возможность ликвидации русского вклинения, то затем стал считать, что контрнаступление на Сталинград можно провести только вновь сформированной армией, а это требовало более длительной подготовки. В любом случае, генерал-полковник Паулюс свои позиции в Сталинграде был обязан удерживать.

Первейшей заботой фюрера по прибытии в свою Ставку была организация снабжения окруженных войск по воздуху. На эту тему он вел продолжительные разговоры с Герингом и Ешоннеком. Геринг заверил его, что люфтваффе в состоянии некоторое время обеспечивать 6-ю армию всем необходимым, а Ешоннек в данном случае не возразил. Отсюда Гитлер сделал вывод, что армию можно снабжать по воздуху и это дает ему возможность готовить деблокирующее наступление.

Но заверение Геринга сразу вызвало критические голоса. Прежде всего ему не поверил Цейтцлер, который недвусмысленно высказал это фюреру. В самой люфтваффе серьезнейшие сомнения имелись у генерал-полковника фон Рихтхофена. Успешное снабжение по воздуху он считал исключенным, обосновывая свою точку зрения плохими метеоусловиями, которые в зимние месяцы еще более ухудшатся; кроме того, люфтваффе не располагает для того достаточным количеством самолетов. Узнав точку зрения Рихтхофена, Гитлер с ней не согласился. Между тем расстояние между внешней линией фронта и Сталинградом с каждым днем увеличивалось. Русские прорвали фронт итальянских и венгерских войск, так что в линии фронта на Дону образовалась брешь протяженностью свыше 300 км.

Вскоре после первого русского прорыва Гитлер распорядился, чтобы генерал-полковник Гот с его 4-й танковой армией предпринял на юго-востоке контрнаступление из Котельниково. Это наступление с целью деблокады должно было начаться 3 декабря, но затем его перенесли на 8-е и в конце концов на 12-е. Сначала дело у Гота пошло очень успешно, но продвинуться в направлении Сталинградского кольца он смог всего на 60 км.

Здесь обороняющиеся русские оказали такое массированное сопротивление, что Готу от своей задачи пришлось отказаться. 23-28 декабря был потерян аэродром в Тацинской, который, находясь вне котла, имел особенно важное значение для снабжения окруженных войск. Потеря эта вызвала особенно отрицательные последствия. Расстояние до посадочных площадок в Сталинграде увеличилось на 100 км, что драматическим образом затруднило и без того недостаточное снабжение.

В этой ситуации Цейтцлер 27 декабря потребовал от Гитлера отвода войск с Кавказа. Фюрер дал согласие, но вскоре свой приказ отозвал. Однако Цейтцлер успел передать по телефону первое решение Гитлера, и движение войск остановить уже было невозможно.

Лично я все эти недели, с 19 ноября до конца декабря, следил за ходом событий, связанных со Сталинградом, с крайней озабоченностью. Первое мое впечатление, еще на Оберзальцберге, это – катастрофа. В начале ноября я накоротке побывал на Донском участке фронта и получил там такие сведения о состоянии войск, которые едва ли позволяли рассчитывать на длительный успех. Когда я осведомлялся у офицеров, к примеру, о численном составе их частей, они, в принципе, отвечали в позитивном духе, но потом добавляли такое, от чего можно было прийти в полное смятение. В частях, в среднем, теперь не имелось и половины штатного состава, командиры с этим уже как-то примирились. Поскольку в течение декабря русские постоянно наращивали свои силы, я просто не мог поверить в то, что наши войска ввиду своей слабости смогли бы оказать им крепкое сопротивление. Германское войско за шесть месяцев с июня 1942 г., сражаясь без какого-либо подкрепления, исчерпало теперь свои силы. Вот почему в декабре 1942 г. я никаких перспектив успешных оборонительных боев здесь не видел. Позиции 6-й армии в Сталинграде не могли быть сданы, ибо никоим образом не приходилось рассчитывать на то, что ей еще удастся пробиться к линии фронта наших войск. В конце декабря 1942 г. я видел задачу этой армии в том, чтобы как можно дольше сковывать русские силы, дабы они не подвергли дополнительной угрозе наш фронт. Но вызволить ее из Сталинграда и спасти было уже невозможно. Я твердо убежден в том, что точно так же думал и Манштейн, несмотря на все его тщетные попытки помочь 6-й армии. Свою задачу он видел в том, чтобы закрыть огромный район прорыва, снова сомкнув линию фронта.

С 1 декабря я регулярно получал почту из котла от начальника штаба 6-й армии генерал-лейтенанта Шмидта и его Первого офицера-порученца капитана Бера. Шмидт писал мне 1 декабря 1942 г.: «Мы уже заняли все наши опорные пункты для круговой обороны. Оружия у нас достаточно, но боеприпасов мало, хлеба и горючего тоже, нет ни досок, ни дров, чтобы обшить землянки и топить печки. А люди – просто на удивление уверенные в победе, но силы их, к сожалению, с каждым днем слабеют». А 8 декабря Бер написал мне: «Состояние войск, к сожалению, крепко выражаясь, говенное, что, впрочем, вполне объяснимо при 200 граммах хлебной пайки в день и размещении под открытым небом. Потери – не пустячные, а выдержка – образцовая». Он же 26-го: «Здесь, на задворках прочих событий, мы кажемся сами себе в данный момент какими-то преданными и проданными. [… ] Хотел бы сказать тебе совершенно здраво: жрать нам просто нечего. [… ] Насколько я знаю немецкого солдата, следует трезво считаться с тем, что психическая сопротивляемость становится совсем малой и при сильных холодах придет тот момент, когда каждый в отдельности скажет: а насрать мне теперь на все и наконец медленно замерзнет или будет захвачен русскими в плен». И еще одно письмо – от 11 января 1943 г.: «Дело дошло до того, что немецкий солдат начинает перебегать». Самому Беру потрясающе повезло: 13 января он вылетел из котла с военным дневником армии при себе. Мой брат – 1а [начальник оперативного отдела] штаба 71-й дивизии, а потом армии, – после выздоровления вернувшийся в котел, писал мне: «Прекрасным происходящее здесь не назовешь. Нет сомнения – дело идет к концу».