Гренадилловая шкатулка - Джанет Глисон

— Вы не обратили внимания на декоративное обрамление?

Я пожал плечами и, нехотя шагнув вперед, тоже склонился к ящичкам.

— Это дерево породы партридж, — сказала она, не дожидаясь моего ответа.

Мы в недоумении посмотрели друг на друга.

— И впрямь неожиданность, — согласился я.

— А за последние месяцы поставок этой древесины не было. На моей памяти ее вообще не привозили с тех пор, как я возглавила наш лесной двор.

— Значит, у него на складе есть запас. — Я по-прежнему не сводил с нее глаз.

— Учитывая значение этого дерева, вам не кажется, что все-таки следует принять вызов Чиппендейла и посмотреть, какие секреты таятся в этом секретере? — спросила она.

Как я уже говорил, во всем, что касается моего ремесла, у меня хорошо развита интуиция, и я способен отыскать любое потайное отделение, запрятанное самым искусным мастером. Я выдвигал каждый ящик в центральной части секретера и водил пальцами по нижней раме, нащупывая какую-нибудь выпуклость или паз, которые указывали бы на сдвигающуюся панель. Мне потребовалось около получаса, чтобы обнаружить все оригинальные механизмы и потайные затворы и открыть их с помощью миниатюрных острых инструментов и ключей, припрятанных в кармашках. Наконец я извлек из центрального отделения двенадцать маленьких ящичков и выставил их на соседний стол, оставив в секретере зияющую полость, напоминавшую раззявленный рот. Мы разглядывали лежащие перед нами ящички. Все они были обиты изнутри алым бархатом, будто предназначались для хранения медалей, монет или украшений. Все были пусты, кроме одного. В нем лежала половинка простого золотого кольца.

Взяв его в руку, я почувствовал, как у меня похолодела кровь. Если на ярком бархате кольцо еще как-то сияло, то на фоне золоченого секретера оно утратило свой блеск и казалось тусклым и маленьким.

— Что это? — спросила Элис.

— Если не ошибаюсь, это вторая половинка кольца, которое мы с Фоули изъяли из шкатулки Партриджа. Не думаю, что вы его когда-нибудь видели.

Я покрутил золотой полумесяц на ладони. Как и на первой половинке, на его внутренней поверхности была выгравирована надпись.

— Жаль, что у меня нет второй половины. Хотелось бы целиком прочесть всю надпись. Если я правильно помню, там было написано: «На память Ш.». Здесь же выгравировано: «от Т. Ч.».

Элис занялась ящичками, которые я вытащил из секретера. Она брала их в руки по очереди и внимательно рассматривала дерево.

— Нужно немало древесины, чтобы облицевать такое количество ящиков.

Я ее почти не слушал. Мне не давала покоя мысль, что слишком уж быстро я обнаружил кольцо. Чиппендейл виртуоз в своем деле, и он не стал бы прятать все свои секреты в одном месте, да еще прилагать к ним инструменты, с помощью которых можно вскрыть полости. Значит, это ложные секреты, ловушки, призванные усыпить бдительность и отказаться от обследования остальных секций секретера. Чутье подсказывало мне, что я еще не все нашел.

Я сосредоточил свое внимание на участке под откидной доской, служившей для письма. Он был разделен на множество ячеек. Я стал тщательно ощупывать стенки, отделяющие одну ячейку от другой. Когда я обследовал вторую из них, мой палец наткнулся на крошечный рубчик. Я присмотрелся. Панель перерезала тонкая полоса, будто оставленная булавкой. На этой стороне находился соединительный узел, другой бок был гладкий. Я надавил пальцем у обоих концов соединения, потом на оба угла. После третьей попытки раздался тихий щелчок, затвор поддался, и стенка откинулась. В глубине, так далеко, что с первого взгляда и не увидеть, стояла крошечная шкатулка размером с мой мизинец.

— Что там? — спросила Элис.

Я осторожно вытащил шкатулку на свет и открыл ее. Внутри лежал исписанный клочок бумаги. Чернила расплылись, некоторые куски текста вообще не поддавались прочтению, словно листок однажды побывал в воде. Я прищурился, пытаясь разобрать слова. Почерк показался мне смутно знакомым, но я не мог сообразить, где прежде видел его.

— Слов почти не разобрать, — сказал я Элис, заглядывавшей мне через плечо. Неуверенно, с запинкой, я начал читать:

«…крайне встревожена твоим долгим молчанием… с трудом держу в руке перо… болезнь подкосила меня… очень слаба, умираю. Ожидаю каждый час… одна добрая женщина подсказала мне хорошее место… там достойно позаботятся… если ты помнишь меня, помни и о нашем сыне… будет ужасно страдать… отправляю его с… чтобы мог его опознать… Кусок дерева и это…»

Я резко замолчал. До меня начал доходить смысл обрывочных фраз, которые я произносил. Я взглянул на Элис. Погруженная в раздумья, она неподвижно сидела в кресле и почти не слушала меня.

— Неужели вы не понимаете, что это? — вскричал я, размахивая перед ее носом письмом, словно флагом. — Неопровержимое доказательство того, что мы никогда не принимали в расчет.

Она взяла письмо и, глянув на почерк, побледнела.

— И что же это за доказательство? — тихо спросила она.

— Партридж был сыном Чиппендейла. — Я выдержал театральную паузу, ожидая, что она охнет от изумления. Она не произнесла ни звука.

Я повысил голос, убеждая ее:

— Неужели не видите? Это письмо могла написать только несчастная мать Партриджа перед самой смертью. Оно здесь, потому что она адресовала его Чиппендейлу. Вот почему Чиппендейл не мог позволить, чтобы Партридж женился на Дороти, его сестре. Дороти приходилась ему теткой. Вот что он имел в виду, когда говорил, что они «слишком близки».

Элис по-прежнему молчала. Она сидела в кресле, держа письмо на коленях, и пустым невыразительным взглядом смотрела перед собой, будто я вовсе и не к ней обращался.

— Элис, вы понимаете меня? — не унимался я. — Партридж был сыном Чиппендейла. Несомненное свидетельство тому — это письмо. Кусок дерева — еще одно доказательство, а инициалы «Т. Ч.» на кольце, вероятно, означают «Томас Чиппендейл»…

Элис внезапно поднялась и жестом оборвала мою тираду.

— Я слышала вас, Натаниел, — усталым голосом промолвила она. — Я пришла к тому же выводу. И более того, кажется, я знаю, кто была его несчастная мать.

Элис объяснила, что письмо написано ее тетей Шарлоттой, той самой родственницей, которая изготовила раму для зеркала, что висит в гостиной ее дома. И тогда я понял, почему ее почерк показался мне знакомым. Я видел его на эскизе, с которым мы сверялись, когда определяли породу дерева, использованного при изготовлении шкатулки в форме храма.

Элис никогда не знала причины внезапного отъезда ее тети Шарлотты из Лондона. Когда это случилось, ей самой едва исполнилось два года. А после, когда бы ни упоминалось имя тети, говорили, что она не вняла советам родных, покинула дом в позоре и вскоре умерла от чахотки. Местонахождение ее могилы и личность ее непорядочного жениха никогда не обсуждались. Элис также уверяла, что в ее семье никогда не упоминался никакой ребенок.