Из Парижа в Бразилию по суше - Луи Буссенар

Вопли боли и яростные проклятия возвестили о том, что француз не зря истратил патроны.

– Черт побери, – философски заметил Жюльен, – когда стреляешь почти в упор, картечь явно предпочтительнее пули, выпущенной из гладкоствольного ружья. Останься у меня карабин, принадлежавший губернатору Иркутска, я бы непременно прикончил одного из этих негодяев… Эй, Жак, если не ошибаюсь, противник возвращается на свои позиции!

– Однако наше положение не станет лучше, если они решат взять нас в осаду.

– Похоже, их действительно возглавляет полковник Батлер.

– Так оно и есть…

– Возможно, он идет по нашему следу от самого Сан-Франциско. Зная, что мы богаты, хочет, наверное, взять за нас солидный выкуп. Потерпев неудачу в политике, он изобрел очередной способ быстро нажить состояние.

– Что же нам делать?

– Ждать.

– Голод и жажда дают о себе знать… Особенно жажда. К тому же боль становится просто невыносимой… Нога распухает, солнце бьет прямо в глаза.

– Попытаюсь подползти и освободить тебя.

– Нет, не стоит напрасно рисковать жизнью.

– Не бойся: они ведь хотят взять нас живыми.

– Но тебя могут подстрелить!

– Тем хуже для нас обоих. От меня до тебя всего четыре метра, и, значит, сам дьявол пришел к ним на помощь, если они подстрелят меня, когда я буду преодолевать это расстояние.

С этими словами Жюльен быстро вскочил и в один прыжок пересек пространство, отделявшее его импровизированное убежище за трупом убитой лошади от лежавшего на земле Жака. В ответ на его дерзкий поступок раздался выстрел. Жюльен вскрикнул.

– Ты ранен?

– Простая царапина на ноге. Меткость этих мерзавцев достойна почтенного Перро.

– Ты прав. Они хотели лишить меня возможности убежать…

– Главное, мы снова вместе. Но в нашем положении нелегко будет приподнять лошадь, всем своим весом придавившую твою ногу.

– Послушай, если бы ты вырыл своим мачете у меня под ногой что-то вроде канавки…

– Еще лучше: если бы я отрезал кусок бедра от твоей покойной лошади, то смог бы освободить тебя гораздо быстрее.

– Пожалуй, ты прав. Как это я сам до этого не додумался!

– Хватит праздных рассуждений, поспешим, ибо время не ждет, наши враги могут попытаться окружить нас… Впрочем, со стороны обрыва сделать это невозможно. Думаю, что скорее всего они будут держать нас здесь под дулами своих карабинов, пока голод и жажда не заставят нас вступить с ними в переговоры.

– Ты что, действительно веришь, что этот мерзавец хочет сохранить нам жизнь?

– Его интересует не наша жизнь, а наши кошельки. Сколь ни унизительна перспектива сдаться на милость бандита с большой дороги, но лучше распрощаться с кошельком, чем с собственной головой.

– Ах, почему мы не дали Перро исполнить его заветное желание и выбросить полковника на улицу с пятого этажа!

– Наверное, мы сочли этот поступок слишком эксцентричным.

– Согласен, однако наше теперешнее положение ничуть не менее оригинально…

– Тем более не на что жаловаться… К тому же тебе не грозит заполучить морскую болезнь.

Несмотря на весь трагизм их положения, Жак не мог удержаться от смеха. Жюльен же быстрым взором окинул позиции неприятеля.

– Что поделывает противник?

– Укрылся за стенами редута, оставив двоих на поле битвы.

– Они мертвы?

– Сомневаюсь, хотя думаю, что основательно покалечил их. Если, конечно, их неподвижные позы – не очередная военная хитрость, призванная ввести нас в заблуждение.

Неожиданно за поворотом дороги раздался звон колокольчиков, сопровождаемый свистом бича и скрежетом металла. При этих звуках те двое, которым уже довелось испытать на себе меткость Жюльена, с трудом поднявшись, попытались спрятаться за изгородью из кактусов. Едва они добрались до нее, как на тропе показался странный, дребезжавший от старости экипаж, чье столь своевременное появление в подобных обстоятельствах выглядело порождением больной фантазии.

Это был старинный фургон, представлявший из себя длинную крытую повозку с кожаным тентом. Во Франции подобные колымаги давно исчезли, а если и сохранились, то лишь в глухих деревнях, где они вызывают изумление заезжих горожан. По бокам экипажа были расположены две скамьи, и еще одна помещалась в самой глубине. Подлинное наименование сего средства передвижения – дилижанс. Но дилижанс этот пребывал в самом плачевном состоянии, какое только можно себе вообразить. Кожа на нем заскорузла и свисала лохмотьями, местами зияли дыры, в которые нетрудно было разглядеть, что изнутри его некогда обили красным плюшем, утратившим, однако, с тех пор свой первозданный цвет, скрывшийся под слоем вековой грязи. Стекла в дверцах отсутствовали, колесные ободья давно уже разболтались, дышло поддерживалось веревочкой, оси скрипели, а сам фургон мог в любую минуту рассыпаться на части вместе с тянувшими его шестью чахлыми мулами.

Каким же чудом сохранилась эта развалина на колесах, которая, наверное, уже не первое столетие подвергалась разрушительному воздействию стихий? Как удалось уцелеть этому безмолвному свидетелю борьбы Мексики за свою независимость?[195] Колеса старого дилижанса вертелись во время государственных переворотов, или prononciamentos, он бесстрастно взирал на смену правительств и слышал зажигательные речи отважных народных вождей.

Почему же сей экипаж появился на дороге именно тогда, когда он больше всего был нужен попавшим в переделку двум отважным французам? Причина одна: старая колымага, пышно именуемая центральной администрацией Мексики почтовой каретой, катила из Аризоны в том же направлении, что и Жюльен с Жаком. Она отправилась из города двумя днями позже наших путешественников и, как легко можно убедиться, несмотря на свой нелепый вид и недостаток подстав[196], проезжала более ста километров в день.

Появление дилижанса было вдвойне счастливым, ибо оно не только обратило в бегство врага, но и предоставляло путешественникам, лишившимся лошадей, возможность беспрепятственно доехать до города Алтар. Французы не смогли сдержать радостного возгласа при виде допотопного сооружения на колесах, следом за которым показался и Сапоте, благоразумно спрятавшийся со своими мулами за выступом скалы.

Жак наконец был освобожден. Поднявшись, он первым делом расправил затекшие конечности. Жюльен обратился по-испански к чиновнику в форменной одежде, восседавшему на головном муле, и вежливо попросил его остановить повозку. Более надменный и гордый, чем все идальго Кастилии и Арагона, служивый, даже не удостоив его ответом, крикнул что-то вознице, и тот, стараясь не задеть колесами трупы лошадей, продолжал невозмутимо вести свой экипаж вперед.