Возмездие - Василий Ардаматский

Савинков выслушал все это с неподвижным лицом, он был крайне взволнован, несмотря на то, что сама постановка вопроса обижала и даже оскорбляла его. Он не мог защищаться и на удар отвечать ударом — эти люди из «ЛД» правы, они не могли не возмущаться, он понимал, что в создании такой ситуации есть и его вина. Он заранее знал, что встреча с представителем «ЛД» не сулит ему ничего приятного. И когда, прочитав письмо Павловского, сказал, что завидует ему, это было правдой.

— А как вы расцениваете обстановку в связи со смертью Ленина? — неожиданно спросил он.

— Одно могу сказать — тем энергичнее нам следует действовать, — ответил Федоров.

Савинков молчит, он и сам так думал. Но и теперь он не хочет торопиться.

— Хочу быть перед вами честным до конца, — сказал он. — Я сейчас не могу отказаться от того, что вы называете опорой на иностранные силы, а вы этого категорически не допускаете…

Федоров долго молчал, потом тихо сказал:

— Мы сняли это возражение. Более того, решили содействовать вашим делам, связанным с просьбами Польши. Последнее продиктовано достигнутым в нашем ЦК пониманием, что Польша на определенном этапе борьбы может стать даже нашим союзником или, во всяком случае, дверью в Европу. Наконец, все члены нашего ЦК поняли, что события не могут развертываться в России, как в некоем вакууме…

Теперь надолго замолчал Савинков. Он буквально смят тем, что услышал.

В мыслях он хватается за просьбу Федорова послать в Москву Деренталя, Философова и Шевченко. Послать! Послать! Это отсрочит предъявляемый ему ультиматум. Можно послать еще и Мациевского — он поставил бы у них внутреннюю разведку и укрепил конспирацию…

Но не случится ли так, что сам он попадет в Россию уже после того, как там развернутся главные события? И не может ли тогда произойти самое простое и вульгарное предательство со стороны посланных им в Россию приближенных? Разве может он беспредельно доверяться таким людям, как Деренталь или Шевченко? Можно послать туда еще даже и брата Виктора. На что, на что, а на слежку за своими он годится…

Чтобы скрыть смятение и растерянность, Савинков поднялся с кресла и стал смотреть в окно, делая вид, что обдумывает положение. На самом же деле он напряженно вспоминал все, что вызывало у него недоверие к истории с «ЛД» и к ее посланцу Мухину. Но что бы он ни вспомнил, одновременно вспоминалось, что это сомнение в свое время пришло к нему от Павловского. Но вот Павловский уже ТАМ, и видно, видно же, как он увлечен борьбой, как счастлив после парижского безделья? В его письме нет и тени сомнения в «ЛД». О том же говорил вчера по телефону и Философов, который тоже получил от Павловского хорошее письмо. И кстати, Философов сам намекнул, что он готов бы поехать в Москву. С чего бы это заторопился сей далеко не храбрейший теоретик? Почуял запах жареного? Значит, прав лидер «ЛД» Твердов, и тянуть больше нельзя?

Савинков снова опустился в кресло и сказал решительно:

— Я поеду в Москву, но за мной должен приехать Павловский. И это условие дискуссии не подлежит.

— Ну что ж, прекрасно! — улыбнулся Федоров. — Остается только пожелать, чтобы Павловский о вашем желании узнал как можно скорее и как можно скорее его исполнил.

— Наш человек, может быть, уже сегодня вместе с Шешеней из Польши отправляется в Москву, к Павловскому… — сухо сообщил Савинков, думая в это время, успеет ли он дозвониться в Варшаву до Философова, чтобы передать это свое приказание.

Федорову, конечно, очень хочется узнать, кто этот новый курьер, чтобы предупредить о нем Москву, но он понимает, что вопрос его может показаться Савинкову подозрительным.

— Когда вы уезжаете? — спросил Савинков.

— Вероятно, дня два мне придется заниматься служебными делами.

— Что за дела?

— Закупаю для московских трестов пишущие машинки. Большевики, видите ли, нуждаются в тракторах и пишущих машинках, — смеясь, пошутил Федоров.

— Позвоните мне завтра утром. Я вам тоже дам письмо для Павловского, так сказать, для страховки… И может быть, я напишу вашему ЦК.

— Не возражаю, — ответил Федоров, вставая. Потом он несколько секунд молчал, смотря на Савинкова, тоже вставшего с кресла, и заключил мягко и проникновенно: — Борис Викторович, я позволю себе сказать, что немного узнал вас. Я горжусь знакомством с вами и возможностью когда-нибудь, потом, сказать своим детям, что я был причастен к вашему появлению в России. И хочу верить, что вы тоже когда-нибудь вспомните наши с вами встречи… и… простите мне, что я не всегда был приятным собеседником.

— Отвечу вашими же словами, Андрей Павлович: перейдем от мелодекламации к делу… — улыбнулся Савинков, но он явно взволнован словами Федорова.

Письмо лидера «ЛД» Н. Н. Твердова — Б. В. Савинкову

Многоуважаемый господин Савинков!

От члена нашего ЦК и моего друга А. П. Мухина Вы узнаете все. Или почти все. Во всяком случае, достаточно, чтобы наши тревоги стали близки и понятны Вам — человеку, принадлежащему России.

Начиная свое дело, мы и в мыслях не держали надежду превратиться в то, чем мы теперь стали. Но сейчас мы просто обязаны перед лицом истории умно распорядиться и своей силой и своими особыми возможностями. Роковой ошибки, как и бездействия, Россия нам не простит. Пишу Вам это с полной откровенностью, в расчете на такую же откровенность с Вашей стороны. Я понимаю, что заочное избрание Вас руководителем объединенного руководящего центра выглядит назойливостью и даже тактической хитростью. Мы об этом говорили. Но что было делать, если иного ничего мы придумать не могли! Мы не все сразу пришли в отношении Вас к такому единодушию, и если оно теперь налицо, то это результат того, что наши люди сумели понять и Ваши задачи и Вашу тактику. Поймите же и Вы нас, помня, что тратить время на споры не имеем права ни мы, ни Вы.

С глубоким уважением.

Н. Твердов.

Обласканный в Варшаве савинковцами и польской разведкой, Шешеня, что называется, вошел в роль и держался все уверенней. И что хуже — все нахальней.

По телефону из Парижа Савинков распорядился сделать все, чтобы Шешеня приятно провел время в Варшаве. Утром Философов спрашивал у Шешени, чем бы тот хотел заняться, и Шешеня начинал куражиться, говорил, что он тоскует без дела «в варшавском болоте», и требовал, чтобы его как можно скорее отправили в Москву, к священной его борьбе с большевиками.

Шевченко однажды предложил Шешене закатиться под воскресенье в ресторан, а потом — в веселое заведение. Но совершенно для него неожиданно получил отказ. Шешеня не собирался нарушать приказа Федорова — никаких выпивок! Он уже прекрасно понимал, что участвует в большом и, видимо, очень важном для Москвы деле, и думал: если чекисты своего добьются, они будут к нему добрыми. Бежать от них он не думал — в Москве осталась его Саша. И наконец, он совсем другими глазами увидел сейчас своих недавних сообщников и начальников. Как это он раньше не замечал, что это за публика? Слушая сейчас их разговоры о России, он еле удерживался, чтобы не засмеяться.