Что я любил - Сири Хустведт

Следствие тянулось долгих восемь месяцев. Марк обитал где-то "у ребят", то есть у девочки по имени Аня, которую ни я, ни Вайолет ни разу не видели. Вайолет регулярно беседовала с Артуром Геллером по телефону, и он с достаточной уверенностью обещал, что после показаний Марка в суде Джайлз будет осужден. С Марком она говорила не чаще раза в неделю, тоже по телефону, но, по ее словам, получалось натужно и вымученно.

— Я не верю ни единому его слову. Иногда я спрашиваю себя, зачем я вообще с ним разговариваю.

По вечерам, когда мы беседовали, она смотрела в окно, потом вдруг замолкала с недоверчиво приоткрытыми губами. Она больше не плакала. Она словно застыла от ужаса. Временами она вдруг замирала, становясь неподвижной, как статуя, а в другие дни, напротив, металась, вскакивая и вскрикивая от малейшего шороха. Потом, придя в себя, начинала тереть себе руки от запястий до плеч, словно ей было очень холодно. В такие вечера Вайолет просила меня не уходить, и я ночевал на диване в гостиной, сунув под голову подушку Билла и укрывшись одеялом с кровати Марка.

Чувствовал ли я тогда то же самое, что Вайолет? Не знаю. Этот подспудный страх — не чувство, а скорее какой-то неоформленный сгусток ощущений (как, впрочем, любая эмоция), и описать его словами возможно далеко не всегда. Но это внутреннее состояние мгновенно перекидывается на все, что нас окружает, и мне постоянно казалось, что и моя квартира, и комнаты Вайолет, и улицы за окнами, и самый воздух, которым мы дышим, таят в себе смутную угрозу и кольцо сжимается со всех сторон. Марк мерещился мне на улицах. Сердце начинало бешено колотиться, пока я не понимал, что по Грин-стрит идет абсолютно незнакомый высокий темноволосый парень в штанах-трубах. При этом я не чувствовал, что мне грозит какая-то опасность со стороны Марка. Паника была связана не с ним и даже не с Джайлзом. Дело тут было не в какой-то одной отдельной личности. Эту опасность нельзя было ухватить, она постоянно меняла обличье и расползалась все шире и шире. Бояться такой мути мог только сумасшедший вроде Дана с его неустойчивой психикой, когда приступ паранойи превращает простое похлопывание по плечу в попытку покушения. Однако безумие — это вопрос меры и степени. Кто из нас так или иначе не попадался на эту удочку? Кому незнакомо это коварное напряжение и соблазн срыва? Но я тогда и не думал заигрывать с сумасшествием. Страх, сжимавший мне горло, был абсурден, и я прекрасно отдавал себе в этом отчет, но ведь я также знал, что причина моих страхов лежит вне доводов разума и абсурд может обернуться реальностью.

В апреле Вайолет узнала от Артура историю с покупкой лампы. Эта самая лампа всплыла во время следствия, но роль, которую она сыграла для меня, никак не связана с расследованием или с формулировкой обвинительного заключения. Дело в том, что, отрабатывая связи Джайлза по месту жительства, полиция добралась до некой Роберты Александер, хозяйки художественного салона на Франклин — стрит. Артур не очень понимал, почему понадобилось столько времени, чтобы ее найти. Женщина опознала в Марке и Джайлзе двух молодых людей, которые как-то вечером заходили к ней в магазин. А точнее — вечером того дня, когда был убит Рафаэль Эрнандес. Тут важнее всего время. Мисс Александер утверждала, что они заходили около семи, то есть после того, как Марк, по его словам, убежал из квартиры Джайлза на вокзал и просидел там на лавке, словно окаменев, несколько часов, пока наконец не уехал к матери в Принстон. В салоне мисс Александер Марк и Джайлз купили настольную лампу. У хозяйки сохранилась копия чека на проданный товар с датой, а который был час, она вспомнила без труда, потому что, по ее словам, как раз собиралась закрывать магазин, то есть было около семи. Ей не бросилось в глаза ничего необычного в поведении покупателей, напротив, чрезвычайно любезные молодые люди, такие обходительные, и по поводу цены никаких возражений. Заплатили, не торгуясь, тысячу двести с лишним долларов наличными.

Артур рассказывал, что окружной прокурор начал сомневаться в правдивости показаний Марка еще до того, как ему стало известно о покупке лампы. Побеседовав с людьми из компании Джайлза, он выяснил, что большинству из них Марк врал, если не по одному поводу, то по другому. Таким образом, не составляло большого труда доказать, что следствие имеет дело с человеком, который систематически лжет. Артур понимал, что стоит следствию усомниться хотя бы в одном пункте показаний, как за ним непременно последует еще один, и еще один, пока, мало-помалу, факты не превратятся в вымысел, а свидетель — в подозреваемого. Марк клялся и божился, что рассказал все, как было, что он умолчал только о лампе. Да, они с Тедди действительно выходили вместе из квартиры, но Марк пошел с ним потому, что боялся. Он прекрасно понимал, что со стороны это будет выглядеть не очень красиво, поэтому решил ничего не рассказывать. Да, он подождал, пока Тедди переоденется. Да, они еще раз заходили в квартиру, чтобы занести лампу, но все остальное — чистая правда. Люсиль в свою очередь подтвердила, что поздно вечером, около полуночи, Марк действительно приехал к ней в Принстон.

Марк прекрасно понимал, что если человек оказался на месте убийства, то его страх или трусость суть вещи объяснимые. Но хладнокровный поход с убийцей в магазин и покупка там лампы после того, как ты своими глазами видел на полу труп, объяснению не подлежат. Кроме того, ни одна живая душа не могла подтвердить, когда именно Марк пришел в квартиру Джайлза, так что окружной прокурор, как того и боялся Артур, заподозрил в Марке не свидетеля, а соучастника. Не он один, мы тоже. Когда Артур попытался подготовить Вайолет к возможному аресту Марка, это, на мой взгляд, было излишне. Вайолет давно почуяла, что Марк, рассказывая об убийстве, чего-то недоговаривает. Так что возгласов смятения и паники я от нее не услышал. Ей было жаль Артура. Марк обманул его точно так же, как обманывал всех нас.

— Я же его предупреждала, — сокрушалась Вайолет, — а он все равно ему поверил.

Помогал ли Марк убивать Рафаэля или действительно оказался на месте преступления после того, как все было кончено, — так или иначе, после его похода в художественный салон на Франклин-стрит и покупки там дорогушей лампы никаких чувств у меня по отношению к нему не осталось. Я знал, что, в определенном смысле, ни Тедди Джайлз, ни Марк Векслер не могут считаться психически здоровыми, такая степень бесчувственности многим кажется чудовищной, даже противоестественной. Но на самом деле никакого исключения эти двое не составляли, и поступки их были вполне человеческими. Я никогда не понимал, почему между чудовищным и бесчеловечным нужно ставить знак равенства. Это удобно, но в корне неверно. Очевидно, я родился в эпоху, покончившую с подобными рассуждениями навсегда. Для меня покупка лампы была не бесчеловечным, а самым что ни на есть человеческим поступком. Это просто сдвиг, сбой, который происходит, когда уходит сопереживание. Ты перестаешь видеть в другом живого человека, он превращается в предмет, в вещь. По иронии судьбы, моя способность сопереживать Марку исчерпала себя в тот момент, когда я понял, что в нем не найти даже малой толики этого качества.

Мы с Вайолет ждали, что будет дальше, а пока ждали, продолжали работать. Я писал о Билле и потом переделывал то, что написал. Ничего толком не получалось, но главным в данном случае было не качество замысла или текста, а сам факт того, что я был способен этим заниматься. Вайолет уходила в мастерскую и читала. Домой она возвращалась с красными глазами и головной болью, от выкуренных за день сигарет у нее першило в горле. По утрам я готовил бутерброды и брал с нее клятвенное обещание, что она возьмет их с собой и съест. Думаю, она меня не обманывала, потому что худеть она перестала.