Дважды два - Николас Спаркс

– Кстати: если вы с Эмили хотите как-нибудь сходить в поход со мной и Лиз, дайте мне знать. Как в прежние времена.

– Обязательно, – кивнул я. Услышав мой ответ, Мардж подозрительно склонила голову набок.

– Так-так… чувствую, не все у вас настолько гладко, как кажется. Ты что-то скрываешь?

– Да вроде нет, – уклонился я. – Просто не знаю, как будут дальше развиваться наши отношения.

Мардж пристально посмотрела на меня.

– Может, лучше просто жить и радоваться тому, что у вас есть сейчас? Потому что, по-моему, эти два месяца Эмили служила тебе надежной опорой.

– Так и есть.

– Вот и цени ее за это, и будь что будет.

Поколебавшись, я сказал:

– Вивиан считает, что наши совместные поездки куда-нибудь с детьми сбивают с толку Лондон. И она, в сущности, права.

Мардж состроила скептическую мину и придвинулась ко мне.

– А вы не берите с собой Лондон и Бодхи, – многозначительно посоветовала она. – Почему бы тебе просто не встретиться с ней одной?

– Как на свидании?

– Да, – кивнула Мардж. – Как на свидании.

– А как же Лондон?

– Мы с Лиз охотно посидим с ней. И потом, ты вроде бы говорил, что через пару недель Лондон уезжает в Атланту? Лови момент, братишка.

* * *

Вечером на праздновании Хэллоуина Вивиан вела себя мило, даже сфотографировала на телефон меня и Лондон, а потом сразу же переслала мне снимок. Я раздавал конфеты соседским детям. К нам стучались так часто, что я устроился в кресле-качалке на передней веранде, чтобы не вставать с дивана каждый раз.

На следующее утро меня разбудило сообщение от Вивиан: она написала, что уезжает примерно в шесть, и спрашивала, смогу ли я вернуться к этому времени.

Тем же вечером перед отъездом она обняла меня и шепнула, что я замечательно справляюсь с заботами о Лондон.

Первые две недели ноября прошли, как один бесконечный день с восемнадцатью часами работы и других дел, прочно вошедших в привычку. Я делал пробежки, работал, заботился о Лондон, которая снова начала ездить на уроки музыки, готовил еду, убирал в доме, каждый вечер звонил Эмили. Благодаря моим новым клиентам, я был настолько занят, что в следующие выходные не успел навестить ни родителей, ни Мардж и Лиз. Но кое-какие подробности все же сохранились в моей памяти.

Через неделю после Хэллоуина ко мне заглянула риелтор, чтобы помочь выставить жилье на продажу. Она обошла весь дом, непрестанно задавая вопросы, затем предложила сделать перестановку, чтобы комнаты смотрелись более эффектно. Так один за другим предметы мебели и прочие вещи вернулись на те места, которые с самого начала отвела им Вивиан. Перед тем как уехать, риелтор достала из багажника молоток и вбила в землю во дворе перед домом ярко-красную табличку «Продается».

При виде этой таблички у меня сжалось сердце, и я, недолго думая, позвонил Эмили. Как обычно, она поддержала меня и даже сумела подбодрить красочными перспективами жизни в новом доме. Наверное, я постоянно держал в голове, что Вивиан увозит Лондон на выходные в Атланту, потому что, когда мы прощались, я вдруг подумал о предложении Мардж пригласить Эмили на свидание. Но не успел я собраться с духом, как Эмили снова заговорила:

– Расс, я хотела спросить: ты не мог бы составить мне компанию на открытии выставки, о которой я тебе говорила? Той самой, где будет несколько моих картин?

Эмили заметно волновалась, и я отчетливо представил себе, как она заправляет прядь волос за ухо, как обычно, когда беспокоится.

– Если не сможешь, ничего страшного, но поскольку открытие состоится в выходные, а Лондон уезжает в Атланту, я подумала…

– С удовольствием, – перебил я. – Спасибо за приглашение.

Тринадцатое ноября и выходные приближались, я помогал Лондон готовиться к поездке в Атланту, и сборы заняли больше времени, чем я предполагал. Лондон не терпелось побывать в новой квартире Вивиан. Она укладывала и перебирала свой чемодан четыре или пять раз. Целыми днями решала, что возьмет с собой, и в конце концов отобрала несколько разных нарядов, а также Барби, альбомы-раскраски, цветные мелки и книжку про животных по парам. Вивиан прислала сообщение, предупреждая, что заедет за Лондон в пять, и я сделал вывод, что она намерена проделать за рулем путь в оба конца. Про личный самолет Спаннермена я совсем забыл и вспомнил о нем, только когда перед домом затормозил лимузин.

Я донес чемодан Лондон до машины и отдал водителю. К тому времени дочь уже забралась в лимузин и восторженно оглядывала его бархатный салон.

Она уезжала вместе со своей матерью, но видеть это все равно было нестерпимо больно.

– Я привезу ее обратно в воскресенье, около семи, – сказала Вивиан. – И конечно, можешь звонить в любое время – я позову ее к телефону.

– Постараюсь не быть для вас обузой.

– Ты же отец, – возразила Вивиан, – а не обуза. – Она отвела взгляд и продолжила: – К твоему сведению, в эти выходные с Уолтером она не встретится. Ей еще рано с ним знакомиться. От таких впечатлений я ее избавлю.

Я кивнул, удивленный – и да, благодарный ей.

– Какие у вас планы? – спросил я, словно пытаясь задержать их.

– Посмотрим по обстановке. Мы, пожалуй, поедем. Хочу добраться до дома не слишком поздно.

На этот раз объятий не последовало. Но отворачиваясь, она зацепилась взглядом за табличку «Продается» и замерла. Потом решительно отбросила волосы за спину, села в машину, и водитель закрыл за ней дверцу.

Я смотрел вслед лимузину, чувствуя странную опустошенность. Какие бы повороты ни делала жизнь, она всегда находила очередной способ напомнить, что я лишился будущего, которое когда-то отчетливо себе представлял.

Не знаю, почему, но с приближением открытия выставки в галерее, на которой также были представлены работы Эмили, меня охватило беспокойство. Мы с Эмили пили кофе вдвоем почти каждые выходные, каждый день говорили по телефону и часто проводили вечера, потягивая вино у нее в патио. И порой не расставались целыми днями, вывозя на какую-нибудь экскурсию детей. Мало того, предстоящее событие имело отношение к ее, а не к моей работе, поэтому если кому-то из нас и следовало нервничать, то скорее Эмили.

И все-таки мое сердце заколотилось быстрее обычного, а во рту вдруг пересохло, когда в тот день я постучал в дверь дома Эмили. Она открыла мне. Увидев ее в дверях, я не успокоился, а наоборот – разволновался сильнее. Я понятия не имел, как художникам полагается одеваться на открытие выставки, но привычная мне и свойственная неработающим мамочкам небрежность в одежде исчезла бесследно: передо мной стояла очаровательная женщина в черном коктейльном платье на тонких бретельках, чьи волосы каскадом блестящих локонов ниспадали с плеч. Я заметил, что Эмили сделала макияж, но он был настолько естественный, что она выглядела совершенно ненакрашенной.