Ответ знает только ветер - Йоханнес Марио Зиммель

— Хорошо, проходите вперед, — сказала та голосом, дрожащим от злости. — Но я пойду с вами.

— Мне казалось, что вы себя очень плохо чувствуете, — ввернул я.

— Знаете что, господин Лукас? — В голосе ее вдруг зазвучали интонации рыночной торговки. — Не суйте нос, куда не надо! Ну, пошли, ведите меня! — Она взяла меня под руку, и мы все пошли по коридору до мраморной лестницы, которая вела на третий этаж. Здесь коридор был ниже, да и двери комнат, выходивших в него, были не такие высокие.

— Вот ее комната, — сказала горничная.

Руссель постучал.

— Мадам Анна!

Никакого ответа.

— Мадам Анна, пожалуйста, откройте! Это полиция!

Ни звука.

— Могла она удрать? — шепотом спросил я у Лакросса.

— Но дом оцеплен. Если она еще была здесь, когда мы подъехали, она и сейчас в доме. Жюль!

Полицейский, вошедший в дом вместе с нами, выдвинулся вперед и подергал ручку двери.

— Заперто, — сказал он, нагнулся и заглянул в замочную скважину. — Но ключа изнутри нет.

— Взломайте дверь! — приказал Лакросс.

— Неслыханно! — завопила Бриллиантовая Хильда.

— Спокойно, — проронил Лакросс, малютка Лакросс, который некогда испытывал такой страх перед властными и богатыми, а теперь, видимо, вообще никого не боялся.

Полицейский — здоровенный детина — навалился всей тяжестью на дверь, потом с разбегу еще и еще раз. На третий раз дверь распахнулась, и полицейский влетел в комнату. Мы быстро последовали за ним. Комната была большая и обставлена старинной мебелью. Окна в ней были полукруглые и располагались у самого пола. Бриллиантовая Хильда, едва шагнув в комнату, издала душераздирающий крик и повалилась. Я вовремя подскочил к ней и успел ее подхватить. Она была без сознания — или только изображала обморок, но делала это блестяще. Тяжелое тело оттянуло мне руки, и я опустил ее на пол…

— Черт побери, — сказал Лакросс.

Поперек широкой кровати лежала медицинская сестра Анна из Милана; высокая, крепкая и при этом по-матерински мягкая женщина. Она тоже была вся в белом, но белое частично окрасилось красным. Голова как-то странно была повернута вбок, взгляд устремлен в потолок, а рот широко открыт. Рукоятка большого кинжала торчала из ее груди слева, где сердце.

Спустя полчаса на место прибыли эксперты из отдела убийств. С ними приехали доктор Вернон и налоговый инспектор Кеслер. Кеслер некоторое время назад позвонил в свой отель и поинтересовался, не просили ли ему что-нибудь передать. А в Центральном комиссариате, с которым он тут же связался, ему велели приехать сюда. Кеслера передернуло, когда он увидел тело мертвой медсестры.

— Кто мог это сделать?

Лакросс уже успел проинформировать его о событиях этого утра. И теперь ответил:

— Тот, кто хотел, чтобы она навеки умолкла, прежде чем ее смогут заставить говорить — теперь, когда и алжирец заговорил.

— Но как мог убийца узнать, что алжирец заговорил?

— Он мог это предположить. Мог видеть облаву на станции. Потом мы еще устроили алжирцу допрос. Так что времени у него было достаточно, — сказал я.

— Этот алжирец, — в раздумье протянул Кеслер. — Я все утро провел с Малкольмом Торвеллом на площадке для гольфа и выжал из него все дочиста о его деловых отношениях с Килвудом, о деловых связях всех этих воротил. Говорили мы и о том, как Килвуд завопил об алжирце из Ла Бокка, и Торвелл сказал, что это пьяный бред, такого алжирца просто нет на белом свете. Боже милостивый, а он, оказывается, есть. И пьянчужка Килвуд сказал правду.

— Разумеется, он сказал правду, — сердито буркнул Лакросс. — Потому его и прикончили. Кто-то испугался, что он выболтает еще больше. То есть по той же самой причине, по которой теперь убили медсестру.

А эксперты в это время расхаживали по комнате; они сфотографировали тело убитой и теперь посыпали графитовой пудрой мебель: искали отпечатки пальцев. Трупом они уже не занимались, за него некоторое время назад принялся доктор Вернон.

— Видит Бог, я вовсе не хочу вас торопить, доктор, — сказал Лакросс, — но, может быть, вы уже хотя бы приблизительно представляете себе, когда это произошло?

— Разумеется, нет, дитя мое, — ответил доктор и хихикнул.

— Ну хотя бы приблизительно.

— Трупное окоченение уже началось. Который сейчас час? Шестнадцать тридцать. Трупное окоченение несмотря на жару. Но в доме кондиционеры. Ну, ладно уж, дети мои, только из моей симпатии к вам и без гарантии. Эту женщину закололи не раньше десяти часов и не позже двенадцати.

— Вот видите, времени было более чем достаточно, — сказал Лакросс Кеслеру.

Тут вмешался я:

— Но ее комната была заперта. И ключа мы так и не нашли.

— Значит, убийца прихватил его с собой. Это могла быть и женщина. В этом деле, как я теперь вижу, все возможно, — заметил Руссель.

— Прекрасно. Но как убийца вообще мог проникнуть в дом? Особенно в такой, как этот? — спросил я.

— Этого я не знаю, — признался Руссель. — А может, он уже был в доме.

— Кто-то из слуг? — спросил Кеслер.

— Может, и так. А может, и Бриллиантовая Хильда.

— Ну, зачем же… — начал было я, но тут же осекся.

— Вот именно, — продолжил мою мысль Лакросс и энергично кивнул. — Сейчас вы задались вопросом: «А почему, собственно, этого не могла сделать Хильда?» Верно? Вот видите. Почему, в самом деле, убийцей не могла быть она? Ходить она в состоянии, мы в этом убедились, не так уж она и больна. Да и кинжал, как мы теперь знаем, был взят здесь же, в доме.

Полицейские уже установили, что орудие убийства раньше находилось в красивых старинных кованых ножнах, висевших на стене в пролете лестницы.

— А как обстоит дело с отпечатками пальцев? — спросил Руссель одного эксперта-криминалиста.

Тот только пожал плечами.

— Естественно, очень много отпечатков — самой убитой, и куча всяких других. Могут быть и горничных, и слуг или еще кого-то из живущих в этом доме. Придется все проверить.

— Черт побери, — буркнул Лакросс. — Чует мое сердце — будет та же самая тягомотина, что в случае с Килвудом.

В комнату вошел тот слуга, что впустил нас в дом.

— Прошу прощения, господа. Но мадам очень плохо. Она послала меня спросить, не согласится ли ваш доктор ее осмотреть. Ее личный врач сможет приехать только через полчаса.

— Конечно, дети мои, конечно, я готов, — радостно каркнул доктор Вернон. — Добрый дядя доктор сейчас придет. Господа, я тут же вернусь. — И он шагнул к двери.

— Мсье Лукаса тоже просят придти к мадам, — добавил слуга.