Земля матерей - Лорен Бьюкес

Коул опускается на корточки рядом с сыном.

– Все будет хорошо! Я с тобой! – Пожалуйста! Твою мать! Она не хочет умирать. Коул робко улыбается женщине с пистолетом. – Вы не поможете мне? Давайте поднимем его на ноги.

Та делает шаг к ней, и Коул напрягает мышцы, взмахивает рукой и со всей силы ударяет ее кулаком в промежность. Она знает, как это должно быть больно, поскольку в детстве как-то раз шла по деревянному забору и, не удержав равновесие, упала так, что брус оказался прямо между ног, и тогда она несколько минут не могла дышать.

Сейчас она дышит.

Женщина отшатывается назад, и Коул поднимается на ноги, бросается вперед и бьет ее в живот. Удар получается не в полную силу, но все-таки это хоть что-то. И тут Щедрость налетает на незнакомку всем весом своего тела. Выбитый из руки пистолет отлетает в сторону и падает на землю, грохочет гром выстрела. И раздается крик.

Коул отскакивает назад, прикрывая собой Майлса.

– Ложись!

– Мам, это не я, со мной все в порядке! – Он выбирается из-под нее.

– Твою мать? – стонет Билли. – Что это такое, твою мать? – Она прижимает руку к ключице. Даже в темноте, под дождем Коул видит просачивающуюся сквозь пальцы кровь.

– Мама, бежим! – тянет ее за руку Майлс. – Уходим отсюда!

Вдалеке сквозь шум дождя слышится «так-так-так» приближающегося катера.

Щедрость продолжает бороться с торговкой мальчиками, но она крупнее и сильнее, и, пожалуйста, пусть она с нею справится! Звучит характерный хруст ломающегося хряща, и Щедрость отшатывается, хватаясь за лицо, внезапно покрывшееся кровью.

– Твою мать! – восклицает она, и это так странно – слышать, как она ругается, что Коул готова рассмеяться. Щедрость наваливается на гангстершу, толкая ее в грудь обеими руками, и та, зацепившись ногой за сваю, падает назад, срываясь с края причала. Ударившись с тошнотворным стуком о борт яхты, она скрывается под водой.

– Плавать она умеет? – озабоченно спрашивает Щедрость, глядя на черную воду, в которой лицом вниз плавает женщина. – О черт, кажется, мне придется лезть в воду! – Она начинает стаскивать с себя «апологию».

– Что? – Шок. Это шок.

На это нет времени, крошка.

Катер приближается. На носу мигает фонарь, подавая сигнал. Им нужно уходить. Теперь нужно думать только о том, как попасть на борт катера.

Но Билли…

Билли подобрала пистолет. Она держит его как священную реликвию, крутит в руках, плечо у нее в крови.

Майлс делал так, когда был совсем маленьким, мелькает у Коул безумная мысль. Дев называл это «младенческой наукой». Взять незнакомый предмет. Покрутить его так, покрутить эдак, засунуть в рот. Достать изо рта, снова покрутить, отложить в сторону.

Не будет ли лучше для всех, если Билли сейчас просто засунет пистолет себе в рот?

Самая худшая ее сторона, у самой поверхности, готовая вырваться наружу.

Это не ты.

«Возможно, это я, Дев». Возможно, сейчас она действительно желает своей сестре смерти. Один раз она уже прошла через осознание своей вины. Один раз уже пережила это.

Сестра направляет пистолет на них. Руки у нее трясутся.

– Вы не сядете на этот катер!

Внизу в воде громкий плеск. Но Коул не может посмотреть.

– Ступай к такой-то матери, Билли, – говорит она, спокойно и раздельно.

– Это ты мне? – визжит Билли. – Это ты втянула нас в это! Ты заставила меня так поступить!

– Нет. Это ты так думаешь. Но ты неправа. Ты всегда была неправа.

– Я сейчас тебя пристрелю! Не вынуждай меня стрелять в тебя!

Катер глушит двигатель и по инерции скользит к соседнему причалу. На носу женщина в желтом жилете машет рукой.

– Тогда стреляй. Мы уходим. – Она поворачивается к сестре спиной, толкая Майлса перед собой, чтобы прикрывать его собой, и направляется к катеру. Ожидая получить пулю в спину.

– Одумайся, Коул! – вкрадчиво, чарующе. Этот тон Коул слышала всю свою жизнь. – У меня с собой три паспорта. Ты станешь Полиной. На том конце нас ждет дворец. Все мы будем жить припеваючи. Тебе достаточно лишь поехать со мной.

Глубокие вдохи и выдохи. Идти медленно, не торопиться. Она не слушает. Только не сейчас.

– Я выстрелю! – истошно вопит Билли. – Что мне пришлось перенести из-за тебя! Что ты со мной сделала!

Вверх по трапу, ведущему к искуплению. Напряженно ожидающая пулю, которая вот-вот пронзит ее. Один шаг. Другой. Вверх. И прочь.

Майлс протягивает руку женщине-моряку в желтом жилете.

Коул ждет пулю.

У Билли трясутся руки. Ее ранили. За что? Долбаная самовлюбленная сучка! Она всегда была такой. Всегда! А Билли – нет. Она по-прежнему держит пистолет. Но руки у нее трясутся, и она никак не может сообразить, как взвести курок. Как работает эта чертова штуковина?

– Я тебя пристрелю! – кричит она вдогонку Коул. Кажется, нужно оттянуть назад вот это? Сдвинуть весь затвор. Ее пальцы не могут ухватить скользкую от дождя сталь. К тому же они еще и в крови. А это предохранитель? Твою мать, где предохранитель? Она кричит от бешенства и швыряет пистолет вслед своей сучке-стерве-шлюхе-сестре и ее выродку.

Слышится довольное кряхтение. Но это не Коул. Это дюжая монашка, промокшая насквозь в океане и под дождем, лезущая по трапу, таща за собой одной рукой Зару.

– Не бросайте меня! – кричит Билли вслед Коул, отворачиваясь от большой женщины и с ужасом взирая на катер, давший задний ход. – Пожалуйста! Прости! Прости, прости, прости! Я не хотела! У меня сотрясение мозга! – В глазах у нее слезы, смешанные с дождем. Как в какой-то песне. Она не виновата. Она была в отчаянии. Ее вынудили. Ее хотели убить. – Коул! Ты не можешь меня бросить! Прости!

Коул стоит у борта катера. Билли не может разобрать выражение ее лица. Ее сестра – лишь силуэт за пеленой дождя. Дыра в форме Коул в темноте. Она кричит в ответ, и ветер отчетливо доносит ее слова:

– Мне все равно.

– Пожалуйста!

– Я тебя люблю, Билли. Но я не обязана тебя прощать.

Билли кивает. Кивает еще раз, опуская голову. Хорошо. Хорошо-хорошо-хорошо-хорошо. Она складывается пополам, опускаясь на колени. Сжимается в комок, покачиваясь из стороны в сторону. Хорошо. Кровотечение не останавливается. Она ранена. Она осталась одна. Никто ей не поможет. Никому нет до нее дела.

– Простите… – всхлипывает она.

Но кто-то гладит ее по спине. Большая женщина, все еще в одних трусах и лифчике, кожа покрыта мурашками.

– Все в порядке, сестра. Я здесь.