Знак змеи - Елена Афанасьева

Варька!

Как же он мог забыть про оставшуюся у театра Варьку!

- Михаил Владимирович! Мне бы девочку около асмоловского театра забрать!

- Эх, по молодому делу ты, Иван Николаич, горазд! А бедный князь все сокрушался, что мальчик от наны сбежал! Найдем мы тебе девочку, не печалься! Получше, чем около театра. Там все дешевый сорт!

Начитавшийся Блока юноша не сразу понял, о каких девочках трагик ведет речь. Когда понял, покраснел:

- Не то, что вы подумать изволили... Совсем маленькая деревенская девчушка. Спасительница моя!

- Деревенская? Маленькая? Дешево ты себя ценишь! Мишка Незванский крестнику князя Абамелека достойную девочку не подберет! Обижаешь! - бормотал основательно подпивший трагик. Последние пять-шесть стопок были явно лишними, но останавливаться гений российской Мельпомены и не думал. - Подберем мы твою девчонку. Теперь Волкенштейн подъехать должен. Он распорядится, из-под земли твою девчонку отыщут! Ты лучше меня послушай, что я тебе про Парамонова рассказываю. Вышел под залог в сорок тысяч рублей - как тебе сумма! Следствие тянулось три с половиной года. За это время старый Елпидифор преставился, определив свое состояние в четыре с половиной миллиона рублей - хорош кус!

Насчет «куса» собственного крестного Иван счел благоразумным промолчать, но и состояние нынешнего хозяина впечатляло.

- По завещанию Петру отошло шестьдесят процентов, Николаю сорок. Но и сорок процентов от четырех-то миллионов не почетная бедность! Тут и обнаружилось, что революционные бредни из головы наследника выветрились, а хозяином он оказался куда более рачительным, чем старший Петр. Рудник Панченко ему уж и мал стал. Новую шахту заказал строить, и именем отца назвал «Рудник Елпидифор». Двести сорок две сажени, а! Глубже в России нет. Суд по его делу наконец в начале мая состоялся. По совокупности статей приговорили его к трем годам заключения в крепости. Но кто с миллионами в крепости-то сидеть станет. И вот Николай снова на свободе. Что и празднует.

- А как ему удалось?

- Подкуп, милый юноша, подкуп. Не слыхали такого слова? И исполнение приговора отложено. - Трагик хлопнул очередную стопку водки, и глаза его стали стремительно принимать цвет сегодняшнего заката. - Отложено, не отменено.

- А что потом?

- Потом или шах умрет или ишак сдо... - не успел договорить Незванский, как празднующая публика зашелестела: «Асмолов!»

- Главный табачник! Поставщик двора Его Императорского Величества! Годовой оборот пять миллионов! - исходил слюной Незванский.

Приближающийся в сопровождении хозяина Асмолов досказывал начатое:

- Сто семьдесят две новые машины! Оборудование системы «Айваз» - шесть тысяч папирос в час. Машины Влодаркевича и Секлюдского - до десяти тысяч папирос в час! Вот вам и техническое перевооружение!

- Того и гляди, Владимир Иванович, весь мир своим табаком завалите!

- Отчего нет! К будущему году по количеству вырабатываемого табака мое предприятие станет крупнейшей частной фабрикой в мире. Я же еще намерен тысяч за тридцать серебром фабрику братьев Асланиди прикупить.

- Размах! - сумел-таки подобострастно встрять в разговор двух миллионщиков Незванский, подталкивая вперед своего юного спутника. - А ты, брат Иван, все думаешь - провинция, провинция!

- А, Мишка, и ты здесь! - небрежно бросил Асмолов.

- В театре, вашими заботами созданном, представлять изволил, - великий трагик весь сжался в размерах, словно желая данными ему природой масштабами не затмевать денежных воротил, что как воротилам это не понравится!

- Слышал, слышал! Волчара хвастал, что Мишку Незванского привезет, аншлаги, которые при мне в театре были, затмевать. Затмил? По глазам вижу, что затмил.

- Да уж, назатмевался любимец Мельпомены изрядно! - шепотом сказал Асмолову Парамонов и, повысив голос, поинтересовался: - Юный друг ваш тоже из актерской братии?

- Никак нет! Николай Елпидифорыч, Владимир Иванович! Честь имею представить графа Ивана Николаевича Шувалова, крестника самого князя Абамелека-Лазарева!

И за тысячи верст от Петербурга и Рима фамилия крестного в пояснениях не нуждалась. Оба мильонщика, сменив выражение лиц с брезгливого на едва ли не столь же подобострастное, каким только что было лицо трагика, с двух сторон окружили Ивана, приглашая в самый изысканный из всех образовавшихся на здешнем празднестве кружок. Актеру места в этом кружке не нашлось. Ущерб тщеславию пришлось привычно залакировывать водочкой.

* * *

- Сегодня сызнова до ночи дебатировали в Городском собрании об автомобильной езде, - пыхтел один из столпов здешнего общества, концессионер и фабрикант Кондратий Пантелеймонович Терентьев. - Какой уж год спор идет! Все не могут решить, разрешить или запретить ездить на автомобилях по улицам города.

Терентьеву на автомобильный вопрос было глубоко наплевать, но рядом с ним вертелась старательно прячущая свой румянец дочь, и фабрикант счел отмеченного вниманием столпов ростовского общества юношу возможным женихом. Оттого и заливался соловьем про Городское собрание да про автомобили. Слишком юный вид «зятя», на фоне которого Агния Кондратьевна казалась будто из камня высеченной, Кондратия Пантелеймоновича не смущал. «Было б дело, будет и тело!» - обычно приговаривал он. Но юношу, не подозревавшего, что беседует с потенциальным тестем, интересовали не собеседники, а сам предмет разговора.

- Что ж тут спорить! - не выдержал Иван. - В Петербурге давно установлено - автомобильное движение разрешено со скоростью двенадцать верст в час.

- Слышишь, Модест Андреевич, двенадцать верст в час! - воззвал Терентьев к коротковатому господину с выпяченной нижней губой и тщательно натренированной важностью во взгляде, по одному виду которого можно было сделать вывод - депутат! - А нам что доказывают? Все медленнее и медленнее, чтобы на милых твоему сердцу извозчиках было быстрее, не говоря уж о трамвае.

- В Петербурге улицы шире, - невозмутимо возразил коротковатый.

- Э-э, дорогой! Все признать не хочешь, что мзду с извозчичьей братии имеешь, что все промышляешь этим... Как бишь то... Слово иноземное...

- Лоббизмом! - охотно проявила свою осведомленность в иноземных словах Агния Кондратьевна.

- Во-во, лоббизмой - кто в лоб, а кто и по лбу. Модест двояко умудряется, лишь бы чиновничий барыш не упустить. «Улицы шире», - передразнил депутата фабрикант. - Улицы у нас, спору нет, не такие, как в Питере, но и автомобилей меньше. Сколько в столице авто, Иван Николаевич?

- Несколько сотен. А в Риме и того больше. Только в Италии, честно признаться, с правилами движения дело обстоит совсем плохо. Ездят - кто как хочет.

- Вот-вот! - живо подхватил депутат. - Пустим дело на самотек, и у нас станут ездить, кто как хочет!