Шерли - Шарлотта Бронте

— Уверяют, — добавила она, — что мисс Килдар не отпускает мистера Симпсона и его семью. Они сами хотели уехать к себе на юг еще на прошлой неделе, чтобы подготовиться к встрече своего единственного сына, который должен вернуться из путешествия; однако мисс Килдар настаивает, чтобы Генри приехал сюда и погостил у нее в Йоркшире. Я думаю, она это делает отчасти для нас с Робертом, чтобы доставить нам удовольствие.

— Доставить вам с Робертом удовольствие? — удивилась Каролина. — Каким образом?

— Что за вопрос, дитя мое? Разве ты не знаешь? Ты, должно быть, не раз слышала, что…

— Простите, сударыня, — прервала ее Сара, появляясь в дверях.

— Вы мне велели варить вишни в патоке. Так вот этот самый конфитюр, как вы его называете, весь пригорел!

— Les confitures! Elles sont brûlées? Ah, quelle négligence incourable! Coquine de cisiniere — fille insupportable![108]

Мадемуазель Мур поспешно вытащила из комода широкий полотняный фартук, повязала его поверх своего черного передника и устремилась «éperdue»[109]на кухню, откуда, по правде сказать, уже доносился не столь ароматный, сколь сильный запах горелого сахара.

Хозяйка и служанка весь этот день воевали по поводу того, каким способом варить варенье из черной вишни, твердой, как мрамор, и кислой, как терн. Сара утверждала, что единственным необходимым и общепризнанным компонентом для этого является сахар. Мадемуазель Мур настаивала и доказывала, ссылаясь на искусство и опыт своей матери, бабушки и прабабушки, что патока, «melasse», в данном случае гораздо лучше. Она, конечно, поступила неосторожно, доверив Саре наблюдение за тазом с вареньем; та, естественно, отнеслась к этому делу так же, как и к рецепту хозяйки, то есть без всякой симпатии, и в результате получилась черная горелая каша.

Из кухни послышалась перебранка, громкие укоры, затем рыдания, в которых было больше шума, чем искренности.

Каролина перед маленьким зеркальцем убирала со щек локоны, заправляя их под шляпку; она понимала, что оставаться дольше было бы не только бесполезно, но и неприятно. Вдруг при звуке открывшейся кухонной двери голоса в кухне разом смолкли, словно хозяйка и служанка одновременно прикусили языки или заткнули себе рты.

«Кто это? Неужели… Роберт?» — подумала Каролина. Он часто, почти всегда, возвращаясь с базара, входил через кухню. Но — увы! — это оказался всего лишь Джо Скотт. Он многозначительно трижды хмыкнул — по разу в адрес каждой представительницы бранчливого и вздорного женского пола — и сказал:

— Я вроде слышал какой-то треск?

Никто не ответил.

— А поскольку, — продолжал он поучительным тоном, — хозяин вернулся и сейчас войдет сюда этим ходом, я подумал, что лучше известить вас. Когда в доме одни женщины, туда не годится входить без предупреждения. А вот и он сам. Входите, сэр. Они тут затеяли какую-то чудную войну, но я вроде их утихомирил.

Послышались шаги, в дом вошел кто-то еще, но Джо Скотт продолжал ворчать:

— И чего это они вздумали сидеть впотьмах! Сара, лентяйка, ты что, не можешь засветить свечу? Солнце уже час как село. Он тут все ноги себе переломает об ваши горшки, столы да скамейки. Поостерегитесь, сэр, они тут чан поставили на самом ходу. Это что, нарочно, что ли?

За этим замечанием Джо последовала смущенная пауза, значение которой Каролина не могла понять, хотя и слушала во все уши. Пауза была короткой. Раздался вскрик, удивленные восклицания, звуки поцелуев, затем приглушенные бессвязные слова. Она смогла только разобрать, как мисс Мур повторяла:

— Mon Dieu! Mon Dieu! Est-ce que je m'y attendais?*

— Et tu te portes toujours bien, bonno soeur?..[110]— ответил другой голос, явно голос Роберта.

Каролина была озадачена. Подчиняясь внутреннему побуждению и даже не думая, правильно ли она поступает, мисс Хелстоун поспешно выскользнула из маленькой гостиной, чтобы ее там не застали, взбежала по лестнице и замерла на верхней площадке, откуда могла видеть все, оставаясь сама незамеченной. Закат к тому времени давно погас, сумерки затопили коридор, но все же она смогла различить в нем фигуры Роберта и Гортензии.

— Каролина! Каролина! — позвала ее мисс Мур. — Venez voir mon frère![111]

«Странно! — подумала про себя Каролина. — Чрезвычайно странно. Почему такое волнение и все эти восклицания по поводу столь обыкновенного события, как возвращение с базара? Надеюсь, она не сошла с ума? Нет, в самом деле, неужто она помешалась из-за подгоревшей патоки?»

Каролина с трепетом спустилась в гостиную, но ее охватила настоящая дрожь, когда Гортензия схватила ее за руку и подвела к Роберту, который стоял напротив еще светлого окна, так что его высокая фигура казалась резким черным силуэтом. Взволнованно и в то же время торжественно Гортензия представила ее, словно они были совершенно незнакомы и виделись впервые в жизни.

Он довольно неловко поклонился и в замешательстве отвернулся от Каролины, как от чужой. В это мгновение слабый свет из окна упал на его лицо, и удивление Каролины достигло предела. Что за таинственный сон? Она увидела лицо Роберта — и не Роберта, похожее — и не похожее.

— Что это? — проговорила наконец Каролина. — Может быть, я плохо вижу? Это мой кузен?

— Конечно, твой кузен! — подтвердила Гортензия.

Но кто же тогда еще появился в коридоре и уже входил в гостиную? Каролина оглянулась и увидела нового Роберта — настоящего Роберта, как она сразу определила.

— Ну что? — спросил он, с улыбкой глядя на ее удивленное, вопрошающее лицо. — Кто тут кто?

— Вот это вы! — последовал ответ.

Тот рассмеялся.

— Полагаю, что это я. А вы знаете, кто он? Вы его раньше никогда не видели, но, конечно, о нем слышали.

Теперь Каролина овладела собой.

— Это может быть только один человек, — он так похож на вас! Это ваш брат, мой второй кузен Луи!

— Мудрый, маленький Эдип, вы сбили бы с толку любого сфинкса! А теперь поглядите на нас обоих. Поменяемся местами. Еще раз! Еще раз, Луи, чтобы ее запутать! Ну, где теперь ваш старый друг, Лина?

— Как будто я могу ошибиться, когда слышу ваш голос! Надо было, чтобы спрашивала Гортензия. Впрочем, вы не так уж похожи, только рост одинаковый, да фигура, да кое-какие общие черты.

— Разве я не Роберт? — спросил незнакомец, в первый раз пытаясь преодолеть свою, по-видимому, природную, застенчивость.