Марлен Дитрих - К. У. Гортнер

– Это не может быть она. Мне очень жаль, что я отняла у вас время.

Я начала разворачиваться к двери, мне хотелось как можно скорее убраться отсюда, но тут услышала его слова:

– Вы все же должны увидеться с ней. Я настаиваю. Когда мы нашли их, герр Вильс заявил, что у его жены есть известная родственница, связанная с американцами, которая играла важную роль в системе пропаганды. Он сказал, что эта связь может оказаться для них спасительной. Сначала мы не знали, кого он имеет в виду, пока дальнейшие расспросы фрау Вильс, находящейся в госпитале, не открыли нам ваше имя. Вот почему я дал телеграмму в Мюнхен. Замешанные в сотрудничестве, в любом качестве, теперь готовы ссылаться на что угодно, лишь бы избежать последствий. Нам необходимо удостовериться, кто они, прежде чем заполнить соответствующие документы. – Он помолчал. – Окончательное решение по их делу остается за военным губернатором. Я здесь не для того, чтобы производить отмщение. Я понимаю, что обычные люди в чрезвычайных обстоятельствах сделают все, что посчитают необходимым для своего спасения.

– Никогда, – я смотрела на него через плечо, – никогда я не опущусь до того, чтобы защищать нацистов.

Он подошел к моему пустому стулу:

– Майор, прошу вас. Мне нужна всего минута или две вашего времени. Фрау Вильс оповестили, что вы здесь. Пока мы говорили, она уже шла сюда.

Я подвинулась к стулу, но не села. Раздавив сигарету в переполненной окурками пепельнице, я молча ждала вместе с ним, пока не услышала шаги в коридоре.

Собравшись с духом, я повернулась к двери.

Когда она вошла, у меня перехватило дыхание.

На голове у нее была соломенная шляпка, которую она торопливо сдвинула на затылок, открыв болезненно-серое лицо. Она не была истощена. Даже не слишком похудела. Хотя и стройнее, чем при нашей последней встрече, которая теперь казалась произошедшей в другой жизни. Но все же это была Лизель, моя сестра, в выцветшем пальто и плохо натянутых шерстяных чулках. Узнав меня, она ахнула, а потом жарко обняла, сжала в объятиях, отчего я застыла на месте.

– Лена, я знала, что ты придешь. О, это было ужасно. Страшно. Эти милые люди… – Она отстранилась, чтобы натужно улыбнуться Хоруэллу. – Они, кажется, считают, что мы ответственны за все это. Но это не так. Скажи им, Лена. Скажи им, кто я. – Говоря это, Лизель беспокойно поглядывала на дверь, как будто ожидала прихода кого-то еще.

– Ваш муж герр Вильс не присоединится к нам, – сказал Хоруэлл. – Это личная встреча. Я не хочу перегружать майора Дитрих впечатлениями. Она очень беспокоилась о вашей безопасности и, узнав, что вы недавно были больны…

– Майор! – удивленно посмотрела на меня Лизель.

Она была нездорова, теперь я это видела. Ее слегка лихорадило, и от нее исходило слабое тепло. Но это был не тиф и не голодное истощение, поймала я себя на мысли. Ничто из того, чем страдали находившиеся вокруг люди.

– Ты теперь майор? – надула она губы. – Мне никто не говорил.

– Да. Похоже, нам обеим никто не говорил о многих вещах. – Я подождала, пока мой намек не будет понят и, когда глаза Лизель сузились, добавила: – Слышала, у тебя есть сын.

Она кивнула:

– Ох, Лена, он так напуган. Мой Ганс не понимает, почему нас содержат в таких условиях. Как заложников. Нас разлучили с Георгом, и он скучает по отцу. Все это ужасная ошибка. Не могла бы ты сказать этому милому джентльмену, кто мы такие, чтобы мы могли пойти домой?

– Домой? Я думала, вы тут и жили. Это и есть – или был – ваш дом.

– Ты, похоже, злишься, – скривилась она. – Честно говоря, Лена, если ты явилась сюда, чтобы порицать нас за…

– Сигарету, фрау Вильс? – вмешался Хоруэлл, протягивая портсигар.

Лизель жеманно улыбнулась и взяла одну, но когда он предложил ей огонь, она покачала головой:

– Благодарю вас, но я не курю.

– Тогда зачем ты взяла сигарету? – возмущенно спросила я.

Она посмотрела на меня с изумлением:

– Потому что от сигареты, предложенной британским офицером, не отказываются. Это было бы невежливо.

Невежливо? Она объясняет мне правила приличия после того, что сделала? Я сжала опущенные по швам руки в кулаки, переполнившись желанием размазать эту благовоспитанную, упрекающую улыбку по ее лицу.

Мне удалось выдавить сквозь зубы:

– Где мама?

– В Берлине. – Лизель засунула сигарету в карман. – В последний раз, когда мы с ней виделись, она была в порядке. Конечно, приходилось терпеть лишения, не было работы, но за ней присматривал дядя Вилли. Мы пытались звонить в его магазин. Но связи не было, – пожала она плечами. – Что-то случилось с линией, полагаю. Тут были большие перебои с электричеством и…

– Берлин разрушен. – Ярость расплавленным металлом влилась в мои вены. Мне пришлось сделать шаг назад, чтобы между нами образовалась дистанция и я не вцепилась сестре в горло. – Весь город в руках союзников, – продолжила я. – Гитлер мертв. Рейх мертв. Как и все люди, которых они послали в этот лагерь, где вы с Георгом… где вы… – Всхлипнув от злости, я не смогла договорить.

Лизель вскинула голову, внешний лоск сошел с нее, выдавая, что она прекрасно осознавала, в каком положении находится сама и окружающие ее люди. Она изображала безразличие, хотя боялась и за себя, и за мужа, и за ребенка. Они сотрудничали с нацистами. Крутили для них фильмы, а потом уходили домой, в свою частную квартирку с горячей водой и обильным рационом, в то время как за оградой люди умирали тысячами. В то время как я беспокоилась за них, старалась не терять головы и так долго держала рот на замке из страха подвергнуть опасности своих родственников.

Хоруэлл прочистил горло:

– Майор Дитрих, подтвердите, пожалуйста, для отчетности, что эта женщина, известная как Элизабет Фельзинг-Вильс, ваша сестра.

Лизель тревожно смотрела на меня с молчаливой мольбой во взгляде.

– Нет, – обернулась я к нему. – Она мне не сестра.

– Лена! Как ты можешь такое говорить? Я… я ее сестра. Я…

– Нет! – Я резко развернулась к ней. От звучавшего в моем голосе гнева краска сошла с ее и без того бледного лица, на щеках неопрятными пятнами высветились румяна. – У меня нет сестры, – сказала я. – Не знаю, кто эта женщина.

– Она лжет! – Всплеснув руками, Лизель обратилась к Хоруэллу: – Я Элизабет Фельзинг Вильс, дочь Вильгельмины Йозефины Фельзинг и лейтенанта Луиса Отто Дитриха. Мой муж – Георг Вильс. Мы показывали вам свои удостоверения личности… – Слова сыпались одно за другим в нетерпеливом, отрепетированном порыве. – Нас не за что винить. Нам дали назначение сюда, но мы никому не причинили вреда. Георг спас актера-еврея по имени Карел Степанек. Он прятал его в Берлинском театре, которым управлял, пока театр не закрыли, и помог ему перебраться в Лондон. Герр Степанек находится в вашей стране. Спросите его, если не верите мне.