Пятьдесят лет в Российском императорском флоте - Генрих Цывинский

Действительность, ему казалось, подтверждала, что он был прав: в день смерти отца в Крыму прибыла туда его невеста, свадьба в трауре, затем 14 мая «ходынка» в Москве во время коронации, затем несчастная японская война и гибель Порт-Артура и всего флота (характерно, что Цусимская катастрофа произошла 14 мая); далее 1905 год — революция, пожары и бунты по всей России, неудачная Дума, затем убийства министров, сановников и самого Великого Князя Сергея; родился наконец долгожданный Наследник и, о горе! он неизлечимо болен, он мученик, он страдает болезнью предков матери. Теперь вторая война; западная часть России уже отошла к немцам; в стране развал; министры плохи; Дума с революционным духом, и наконец, убит Распутин — погибла последняя надежда на чудесное исцеление больного сына…

В таком настроении Царь вернулся в Ставку. История войн ему подтверждала, что одним из первых залогов успеха должна быть вера верховного вождя в победу; он должен быть полон энергии и верить в счастливую звезду. А он, обессиленный еще новым несчастием в семье, ясно сознавал в себе упадок сил и бодрости духа… Теперь он понял, что напрасно отнял верховное командование от Великого Князя Николая Николаевича, который, хотя и не обладал талантами полководца, но был энергичен и тверд и пользовался уважением армии.

Унылое настроение Ставки передавалось невольно в столицу, петроградскому обществу и всему населению России. Недостаток продуктов на фронте и в тылу повлек за собой заботы населения о насущном питании, и на улицах столицы с утра стояли «хвосты» у продовольственных лавок. Долгая война всех утомила, с потерею веры в победу все чувствовали бесцельность затраченных жертв, и начались забастовки на заводах и фабриках, работавших на оборону, а на фронтах пошло дезертирство.

Дочь Ольга работала в лазарете Института путей сообщения от начала войны; я уговорил ее отдохнуть за праздники Рождества, и вместе с женой мы втроем уехали в Гельсингфорс, где не чувствовалось тяжестей войны. Там жизнь била ключом — финляндцы наслаждались жизнью лучше, чем до войны. Мне, к тому же, в это время надо было ехать в Рауму для получения шведских грузов. Встречали Рождество в «Feni», там в кругу знакомых морских семейств мы провели вечер. Играл струнный оркестр, было многолюдно и весело. Мы побывали в театрах — русском драматическом и шведском оперном. Однако служба звала в Петроград, и к Рождественским праздникам старого стиля мы вернулись домой.

Новый 1917-й год мы встречали у адмиральши Купреяновой. У нее был последний вечер с ужином и танцами, но обычного оживления, бывавшего на ее вечерах, теперь уже не было.

Это были уже последние издыхания столичной общественной жизни монархической России. Хотя обществу было известно, что этой весной предстоит общее наступление всех союзных армий, но на душе у всех лежало тревожное предчувствие неизбежности государственной катастрофы. Среднего обывателя столицы не интересовала дальнейшая судьба России, так как все его заботы уходили теперь на то, чтобы обеспечить себя и семью запасами пропитания. Только еще в Государственном Совете и в Думе высказывались заботы о судьбе государства. Один из членов Совета Розен, бывший в Токио российским посланником перед японской войной, в патриотической речи заявил прямо, что «Отечество в опасности!». Тогда же в Думе (настроенной революционно) на бурных дебатах обвинялось министерство продовольствия в полной неспособности и неумелости организовать снабжение армии продовольствием.

Министр в угоду Думе признал свою неспособность и отказался от своих функций. Теперь уже после Штюрмера и Трепова председателем Совета министров был совершенно неожиданно назначен старый сановник, состоявший не у дел, князь Голицын. Когда Царь его назначил презусом, то он, чувствуя себя совершенно неспособным на этот пост, не поверил этому назначению и поехал из провинции в столицу только для разъяснения предполагаемой ошибки. Совет министров предоставил самой Думе внести законопроект о снабжении продовольствием армии средствами земства. Дебаты тянулись до конца февраля, а на 26-е Дума назначила заседание для передачи законопроекта Совету министров на утверждение. Но когда она собралась 26-го, ей вручили Высочайший указ о роспуске. Эта неожиданная нелепость и нелогичность так поразила Думу, что весь состав Думы с председателем Родзянкой в один голос заявили: «Господа! не расходиться!» Этот момент был сигналом начала Революции — как явное неповиновение Высочайшему повелению!..

Но в последние две недели в столице уже веяло брожение, напомнившее осень 1905 г.; на фабриках и заводах рабочие бросали станки и массами двигались из окраин к центру столицы, требуя хлеба и свержения правительства. Министр внутренних дел Протопопов организовал вооруженные отряды полиции у правительственных зданий, а на мостах поставил казаков, дабы не пропускать рабочих к центру. Но отказ Думы был сигналом к революции. Гвардейские полки столицы перешли на сторону мятежников, и 28 февраля первым пришел в Думу Павловский полк, а вслед за ним Великий Князь Кирилл Владимирович привел в Думу гвардейский экипаж и предоставил себя в ее распоряжение. Родзянко выходил к ним и в кратких патриотических речах благодарил за верность.

Из членов Думы соорганизовалось Временное правительство — из всех партий Думы, исключая правых монархистов. Лидеру социал-демократов Чхеидзе предложили портфель, но он отказался, дабы иметь свободные руки, и в здании Думы соорганизовал свое собственное второе правительство — «Совет рабочих депутатов», поставив этот орган контролем над Думой и над правительством. Государственный Совет и Сенат сами собой упразднились. Дума теперь оказалась ненужной, но она продолжала собираться, составляя с Советом рабочих депутатов два противных полюса. Временное правительство обнародовало, что форма нового государственного управления будет определена Учредительным собранием. Одновременно было решено предложить Царю сложить с себя власть главнокомандующего и отказаться от престола в пользу Наследника Алексея Николаевича. В Ставку отправились Гучков, Милюков и Шульгин, привезли с собой проект манифеста о добровольном отречении. Но, получив от Царицы телеграмму о мятеже в столице и Думе, Царь 28-го двинулся в Царское Село в сопровождении большого воинского отряда с генералом Н.И. Ивановым во главе, рассчитывая восстановить порядок в столице. Но на станции Тосно в 50 верстах от Петрограда он был встречен мятежными войсками.

Повернув назад, он остановился во Пскове, где главнокомандующий Северо-Западным фронтом генерал Рузский сообщил ему о происшедшем в Государственной Думе. Царь приказал передать Родзянке по телефону, что он готов на все уступки, но получил ответ: «Уже поздно!..» 2 марта Царь телеграфировал Думе, что намерен отречься от престола в пользу сына. Но, спросив у профессора Федорова его откровенное мнение о болезни Наследника и получив ответ, что она неизлечима, передал престол своему брату Великому Князю Михаилу Александровичу. 3 марта Великий Князь Михаил Александрович ответил депутатам, что он предоставляет Учредительному собранию решить вопрос о будущем образе правления в России, 3-го же марта Царь вернулся в Ставку, 8-го приехали комиссары от Временного правительства, арестовали и доставили его в Царское Село. Дома Царь застал лазарет: Наследник и 3 дочери лежали в кори очень тяжелой формы. Царицу, измученную нравственно и физически, возили в колясочке. Старшая дочь самоотверженно день и ночь ухаживала за больными.