Галактический Консул - Евгений Филенко

— Да не простое, а мировое! — подхватил Аксютин. — Так могли бы считать биологи, если бы захотели выдвинуть собственную теорию происхождения вселенной. Но мы, ксенологи, по определению своему обязаны исходить из постулата разумности Космиурга. Такая уж наша планида всюду искать разумное начало. Понятно, что от разумного Космиурга до Бога рукой подать. Но мы, материалисты, этого делать не станем. Нам достаточно предположить, что возникновение вселенной кому-то было на руку. И пусть этот первоинтеллект нам непонятен и с наших позиций может оказаться не интеллектом вовсе. Главное — чтобы он был.

— Между прочим, почему — был? — возразил Кратов. — Куда он, собственно, мог провалиться? Умер от перенатуги?

— Хорошо, давайте предположим, что Космиург, завершив работу, продолжает пребывать в добром здравии, любуясь на свое произведение. Или взирая на него с отвращением.

— Чтобы, поборов тошнотные спазмы, подфутболить его куда подальше с глаз долой… А никто не додумался до того, что наша вселенная и есть Космиург? То есть его организм или, еще бредовей, его внутренний духовный мир?

— Что вы, что вы! — Аксютин замахал руками. — Додумались! До чего эти чудаки только не додумались! И что Космиург есть вселенная, и что Космиургам несть числа, а существуют они на фридмоновом уровне, и что звезды суть атомы, а галактики — кристаллы, из которых слагается колоссальная интеллектронная система, обслуживаемая неким вовсе уж недоступным нашему восприятию программистом…

— Вы называете их чудаками, — отметил Кратов. — А сами?

— Ну нет, — сказал Аксютин протестующе. — Я в эти сказки не верю. Если наличие Археонов после долгих уговоров я еще согласен допустить, то Космиургов при всяком удобном случае стану отрицать. Мракобесие это, коллега.

— А магистральные линии? — спросил Кратов растерянно.

— Да нет никаких линий! Доктору Дилайту они мерещатся, и пусть его. Но я-то вижу, что все аргументы притягиваются им и его компанией за уши. Вот за такие, — Аксютин широко развел руки, показывая.

— Вот тебе раз! — сказал Кратов.

— Да один лишь разброс очагов зарождения гуманоидных рас чего стоит. Речь идет не о световых годах даже, а о килопарсеках! Нет, лично я твердо стою на позициях плеогенеза. Никаких вам тенденций, никакой синхронности, а единственно природные условия плюс естественный отбор. Сколько звезд столько и рас. И никаких феноменальных повторов! Согласитесь, Костя, нигде не отмечено того факта, что в условиях, наиболее благоприятных для опережающего вразумления рептилоидов, ни с того ни с сего вдруг да воцарился человек! Ну что говорить: меня убедил бы в справедливости изогенеза один только пример генетической совместимости двух гуманоидных рас, достоверно зародившихся и достигших цивилизованного состояния далее чем в пяти светогодах друг от дружки. На что уж, казалось бы, похожи на нас виавы с Дельты Телескопа! Даже смешанные браки отмечались. У нас в институте один виав руководит сектором, на доктора Биссонета сильно похож. Но детей от таких союзов нет и быть не может. Вот вам изогенез!

— Природные условия? — переспросил Кратов. — Естественный отбор? Занятно. Возьмем уже знакомую нам систему Эа… риву…

— Эаириэавуунс, — нетерпеливо сказал Аксютин.

— Угу. Нефтяной кисель. Площадь суши в сезон отливов не более пятнадцати процентов всей поверхности планеты. Густой облачный покров, практически непроницаемый для светила. Вроде нашей Венеры, только что не гаже. Как по-вашему должны выглядеть эти странные Иовуаарп, которые прекрасно себя чувствуют в столь мерзких условиях?

— Иовуаарп? — озадаченно переспросил Аксютин. — Они так себя называют? Ах да, вы же любопытный… Ну что ж! Какие-нибудь червеобразные, вероятно — гигантских размеров. Венчик щупальцев вокруг ротового отверстия. Зрение в инфракрасном диапазоне спектра. Вторая сигнальная система, соответственно, основана на инфразвуковых колебаниях. Что, впрочем, не обязательно, с тем же успехом это может быть и ультразвук…

Он остановился, впервые за все это время увидев на обугленном лице Кратова улыбку.

— Я не понял, — сказал Аксютин. — Так похоже получилось или нет? Я угадал? И что это у вас — улыбка чистой радости при виде торжества теории над хаосом? Или улыбка презрения к невежеству?

— Получилось очень похоже, — проговорил Кратов. — Один к одному, венерианский туннельный ползарь. Который глуп как улитка и постоянно занят тем, что жрет все, смахивающее на органику, выискивая ее при помощи эхолокации. И не гнушается той самой нефтью, в которой обитает. Вы, должно быть, видали его в зоосаде. А эти самые Иовуаарп — гуманоиды.

— О черт, — пробормотал Аксютин. — Как их угораздило?!

— Е_о_й_л_а_и_м_э_а_б_и_, — сказал Кратов.

— Что-что?

— Сила глумится над разумом, — пояснил Кратов. — Это на их метаязыке. Перевод мой. И, кажется, неудачный. Точнее будет так: силы природы не упустят случая поставить в тупик теорию кабинетного мыслителя. «Гораций, в мире много кой-чего, что вашей философии не снилось…»[14]

Грант любовно постучал ладонью по деревянным перилам крыльца.

— Это я тоже сделал сам, — сказал он значительным голосом.

— Что мне возразить? — смиренно сказал Кратов. — Здесь я полный профан. Господь наградил меня руками не для того, чтобы я строил дома и мастерил глиняную посуду.

— Для чего же тебе верхние конечности? — с живым интересом осведомился Грант. — Уж не для того ли, чтобы ты тискал ими приклад фогратора или бил своим чугунным кулачищем злокозненных нелюдей по мордасам?

— Так оно по преимуществу и выходит, — признался Кратов. — За всю жизнь я не сделал своими руками ничего годного к употреблению в быту.

— М-да, — сказал Грант сочувственно. — Лет двести назад тебя и за мужика бы не посчитали. В те суровые времена выше прочего ценилось умение всякую щепку приспособить к делу. А если откатить по оси времени еще пару веков, ты вообще был бы обречен на вымирание. Или на горькую участь городского юродивого, питающегося подаянием… Впрочем, что я вру? У тебя был бы неплохой шанс завербоваться в наемники, где ты недурно бы преуспел. Кабы не твоя плохо скрываемая нелюбовь к применению силы… А еще ты мог бы заделаться странствующим рыцарем, на манер Дон Кихота. Все ветряки к твоим услугам!

— Пой, пташечка, — сказал Кратов. — Я все снесу.

— Ты несчастный человек, брат-плоддер, — продолжал изгаляться Грант. — Ты дитя — нет, жертва! — цивилизации. Лишь вторая природа, во глумление над законами естественного отбора, дала шанс на выживание таким, как ты.

Некоторое время они молча, с нескрываемым любопытством разглядывали друг друга. Грант изменился. Он до черноты загорел, оброс бородой — тугой, иссиня-черной с едва различимыми седыми прядями. И приобрел спокойную уверенность в движениях.