Оплот добродетели - Екатерина Лесина

— Сколько осталось?

— До конца цикла с четверть часа, — этот голос был мягким, что шарасская шаль, которую матушке прислал поклонник. Шаль была безумно дорогой и походила на облако цвета индиго.

Тойтеку нравилось в нее закутываться.

Раньше.

Давно.

— Хорошо… сколько пока заболевших?

— Двадцать три подтвержденных случая. Плюс двадцать три. Из них тяжелых два, но… — Заххара явно замялась. — Один случай велено не трогать.

— Тогда не трогаем.

— Просто…

— Детонька, никогда ничего не бывает просто. Но раз велено, на то есть причины. Из оставшихся какая стадия?

— У большинства первая… их вакцинировали, Тойтек говорил, что может помочь. Если не поможет…

— Наблюдение?

— Ведем. Насколько возможно.

— Хорошо… значит, осталась последняя волна прививок. И если повезет, у нас будет лишь два десятка пациентов.

— Капсул меньше.

— Деточка, всегда чего-то не хватает, капсул, лекарств, здравого смысла. Вы сами не понимаете, насколько вам всем… нам всем повезло с этим мальчиком.

Мальчиком Тойтек не был.

Или был.

Мальчиком, который плакал, потому что рисунок его был назван удручающе примитивным. А он, Тойтек, хотел, чтобы маме понравилось. Она же… пропорции, перспектива… кто в четыре года думает о пропорциях и перспективе? Облако шали согревало. Откуда-то доносился голос отца, который пытался что-то объяснить матери, но она не слышала.

Она никогда не слышала того, что вступало в противоречие с ее картиной мира.

Это он пытается в себе разобраться? Сознание скатилось до подвала, куда Тойтек сметал все, что мешало жить? И эмоции, выходит, тоже? И значит, он вовсе не так спокоен, как привык думать?

Обмануть себя.

Врать себе просто… проще простого… дышать надо… надо дышать… кислород падает, мозг испытывает голодание, вот и спешит подать сигнал тревоги, создавая память, которой не было. Или была? Не важно, главное, сейчас все это не имеет значения.

Стало легче…

…мальчик, уже подросток, прижимался к стене, не зная, как вести себя. Его раздражали и смущали люди, которых в доме стало слишком много. И кто-то кричал стихи, кто-то валялся на полу, разглядывая стеклянными глазами потолок. Матушка восседала на искусственной шкуре невиданного зверя, а восторженные поклонники смотрели на нее, как на божество.

…завтра она скажет, что устала от семейной жизни, что эта жизнь съедает ее суть, делая обыкновенной, что ей вовсе не следовало выходить замуж.

Любовь ушла.

Ребенок разочаровал. Настолько бесталанный мальчишка мог родиться исключительно от обывателя, с которым его и оставят.

Оставили.

Через пару лет отца парализует, и матери придется взять Тойтека к себе, потому что она, пусть и экзальтированна, но не глупа. Брошенный ребенок дурно скажется на реноме.

И образ подпортит.

Поэтому придется терпеть. Или нет? Можно отправить в школу, не в художественную, естественно, ибо там матушку знают и будут ждать от Тойтека слишком многого, а он и близко не гениален. И этой своей негениальностью вновь же поставит под удар матушкину репутацию.

…в сети появятся ролики, где она читает новые стихи, нервные и рваные, полные тошнотворных образов, но в то же время притягательные.

О сложности пути.

О надеждах родителей.

О том, что дети порой разочаровывают, но материнская любовь сильнее разочарования.

Какая чушь. Наверное, его мозг агонизирует, если погрузился во все это… и Тойтек усилием воли заставляет сознание подниматься. Туда, где настоящая жизнь…

— …люди волнуются, — в голосе Заххары слышится беспокойство. — А реакции нет.

— Дорогая моя, какую вы реакцию хотели за пять минут? Помилуйте, даже полная доза в кровь не поступила. Нам следует радоваться, что пациент хотя бы стабилен и при всей его слабости развитие болезни удалось замедлить. Вы скажите это тому парню с перитонитом…

…перитонит?

Нет, не у Тойтека.

Он ощущает себя цельным. Правда, подключенным к кислороду. И тело, ставшее послушным, как никогда, отправляет сигналы.

Печень… еще не отказала, но осталось немного. Почки чувствуют себя получше, хотя функции и нарушены. Уровень кислорода в крови держится, не без помощи капсулы. Очаги поражения… очагов поражения много.

— И конечно, у нас есть хирургический модуль, что не может не радовать, ибо это дает хоть какой-то шанс. Но вы ведь понимаете, что искин не заменит живого хирурга, а из меня врач весьма посредственный, я больше с мертвыми работать привык. Да и отягчающие обстоятельства сбрасывать нельзя. Если лекарство вашего друга не подействует, то парень обречен. Любая открытая рана станет новым очагом…

Плохо.

Шансов и правду немного.

— А все почему? Потому что не стоит игнорировать сигналы организма. Если бы он удосужился заглянуть в любой стационарный медпункт или хотя бы не избегал диспансеризации, то знал бы о язве. И о том, что вылечить ее довольно просто. И не довел бы себя до состояния, когда не знаешь, стоит ли вообще тратить на него время.

— Что вы такое говорите, — а теперь в голосе Заххары звучали гневные ноты.

— Правду, дорогая моя. Правду. Медики — жестокая профессия. Моя первая жена была медиком, поверьте, я знаю, о чем говорю. Они или учатся равнодушию, или выгорают через год-другой работы, а это еще хуже… итак, что с модулем?

— Установлен.

Рыжий не ушел.

Хорошо.

Тот, другой, незнакомый Тойтеку, не вызывает доверия. И лучше, если с Заххарой окажется кто-то менее циничный.

— Тогда приступим, коллеги…

— А…

— Если что-то изменится, система подаст сигнал. Или вы думаете, что ваше присутствие на что-то повлияет?

Повлияет.

Тойтеку приятно, что его не бросили. Но… этот скрежещущий полный яда голос прав. Другим Заххара нужна не меньше, если не больше.

— Еще двое, — сказала Заххара тихо. — На стадии появления пятен, а это…

— Плохо. Очень и очень плохо, но не так, плохо, как плохо этому несчастному… итак, начнем. Отслеживайте жизненные показатели, а…

…сознание вновь ушло.

Побег из дома.

Правильное решение, но тогда Тойтеком двигал вовсе не разум, а желание доказать матери, что он вовсе не неудача в ее жизни, что тоже на что-то да способен.

Уехать.

Поступить.

Стать лучшим. Кислород падает, и мозг спешит выплеснуть образы.