Суд и ошибка. Осторожно: яд! - Энтони Беркли

Глен рассмеялся.

– Ничего себе ошибочка! Но самое забавное, что полицейские в этом направлении тоже копают. Все ищут этот флакончик. Тиммс был здесь сегодня утром, задавал разные глупые вопросы. Типа где я держу мышьяк и так далее. Ну что тут поделаешь с дураками?

– Действительно, глупо так думать, – согласился я, чувствуя огромное облегчение.

Моя Френсис была почти уверена, что во флакончике мышьяк, а на самом деле этого не могло быть, потому что не могло быть никогда. Иначе бы Глен не относился к подозрениям полиции так беззаботно.

Он снова наполнил наши кружки своим превосходным элем, который всегда держит в бочке в подвале.

– Кстати, завтра не пропусти кое-что забавное.

Я навострил уши.

– На коронерском суде?

– Да. Я понял так, что у полицейских есть кое-что в рукаве, что должно вызвать переполох.

– А что это такое?

– Понятия не имею. Подождем до завтра.

Заседание коронерского суда проходило в школьном актовом зале. Начало назначили на одиннадцать, но уже в половине десятого туда набилось столько людей, что свидетелям, в том числе и нам с Френсис, пришлось проталкиваться боком. Многие приехали из Торминстера, были также гости из Лондона. Утренние поезда оттуда, говорят, шли переполненными.

В конце зала стояли два стола и полдюжины стульев для коронера, начальника полиции, суперинтенданта Тиммса и некоего мистера Арчибальда Беллью, который, как потом выяснилось, оказался адвокатом Анджелы. Должны были присутствовать на суде также и другие адвокаты. Отдельные места были отведены свидетелям. В другом углу размещались журналисты.

Рона пришла позднее, села рядом с Френсис и сообщила, что ей удалось уговорить доктора написать заключение, позволяющее Анджеле не присутствовать здесь по состоянию здоровья.

Спустя четверть часа появился Глен и со скучающим видом опустился на стул рядом со мной. Гарольд занял место позади Роны.

У него, конечно, было что сказать.

– Я полагаю, вы знаете, – прошептал он, – они подготовили вердикт против Анджелы.

Мы дали ему понять, что ничего об этом не знаем.

– Думаю, тут уже все решено, – заявил он. – Значит, ее ждет арест. Вот почему они не настаивают на ее присутствии. Боятся, что она своим плачем вызовет симпатии присяжных. Вот такое дело.

– Откуда ты все это знаешь, Гарольд? – спросила Френсис.

Гарольд загадочно улыбнулся углами губ.

– Скоро сама увидишь.

В должное время появился коронер, посовещался с разными официальными лицами, затем одиннадцать местных жителей, в основном фермеры, принесли присягу как члены жюри присяжных. Я обрадовался, что старейшиной присяжных назначили моего хорошего приятеля Томаса Каллума, владельца фермы Хандакот, у которого я покупал навоз. Каллум разумный человек, и надавить на него будет очень трудно.

А вот коронером я был не очень доволен. Этот адвокат из Торминстера по фамилии Ригуэл, несомненно, честный и порядочный, имел один серьезный недостаток. Как и многие коронеры, он слишком уж был преисполнен собственной важностью.

Френсис толкнула меня локтем.

– Смотри, вон там рядом с Сирилом сидит парень… Я думаю, это Морис.

Я посмотрел. Справа поодаль от нас сидели трое: Сирил Уотерхаус, рядом щегольски одетый небольшой человечек в черном пиджаке и брюках из крапчатой шерстяной ткани, у которого на лице было написано, что он адвокат, а затем молодой человек, полноватый, с бледным пухлым лицом. На вид ему можно было дать как двадцать, так и тридцать лет. Он был похож немного на Джона, немного на Сирила. Да, скорее всего это был Морис.

– Ну и как он тебе? – спросила жена.

– Не очень приятный типчик, – прошептал я в ответ.

– Карикатура на Джона в юности. Неудивительно, что он его не терпел. – Она повернулась к Роне. – Рона, это Морис?

Рона глянула.

– Да. Это Морис.

– Тихо, – прошептал я. – Коронер начинает.

Приятным неофициальным тоном он призвал присяжных забыть все, что они слышали вне этого зала, и принимать во внимание только свидетельства. Затем вызвал Сирила Уотерхауса.

– Позвольте мне спросить, мистер Уотерхаус, – начал коронер легким тоном, – я прав, считая вас инициатором данного расследования?

– Это действительно так, – согласился Сирил Уотерхаус.

– Узнав о смерти брата, вы немедленно отправили телеграмму здешнему могильщику с требованием не оформлять могилу.

– Да. К сожалению, о смерти брата мне сообщили уже после похорон. Я был вынужден послать телеграмму.

– Потом вам удалось убедить свою невестку, миссис Уотерхаус, согласиться на вскрытие тела брата?

– Да, я считал и считаю, что вскрытие было необходимо.

– Она согласилась сразу?

– Нет, но я ее уговорил.

– Но согласно заключению лечащего врача, смерть вашего брата была признана естественной. При этом никто не полагал обратного. Почему вы засомневались?

– Потому что я знал брата, – отрывисто проговорил Сирил. – Он всегда отличался отменным здоровьем. Его скоропостижная смерть показалась мне подозрительной.

– Но вы же тогда не знали обстоятельств.

– От меня вообще пытались скрыть его смерть. Уже одно это мне сильно не понравилось.

Коронер продолжил спрашивать Сирила о том, как было обнаружено завещание, как его удивил размер страховки брата. Затем пришла очередь письма, которое потом Сирил передал полицейским. Коронер наверняка не хотел зачитывать письмо перед публикой, но этого требовала важность содержания. Я наблюдал, как карандаши репортеров бегают по блокнотам, едва поспевая за коронером, выполняющим эту неприятную обязанность.

Затем он задал Сирилу последний вопрос:

– Мистер Уотерхаус, вы сказали, что усиленно искали по всему дому мышьяк. Нашли?

– Нет.

– Даже ничего отдаленно напоминающего мышьяк?

– Нет.

– А какой-нибудь другой яд?

– Нет.

– Спасибо.

Мы тайком переглянулись. Показания Сирила пока никак не повредили Анджеле.

Следующим свидетелем был хирург Руквей, темноволосый, чисто выбритый, собранный человек, у которого, очевидно, был большой опыт участия в коронерских судах.

Он доложил результаты вскрытия тела покойного, которого назвал «здоровым упитанным мужчиной». Ни в одном из его органов не было обнаружено заметных изменений, которые могли бы стать причиной смерти. На вопрос коронера, можно ли было предположить, что смерть наступила от эпидемической диареи, мистер Руквей ответил положительно.