Алый лев - Элизабет Чедвик

— Как ты прошел мимо моих людей?

Вильгельм фыркнул.

— У тебя слабые дозоры, а Ворчестер давно находится под моим управлением. Горожане, может, и впустили тебя, но это не значит, что они в восторге от происходящего. Здесь полно зажиточных англичан, которые не хотят, чтобы их город был занят сторонниками французского принца. Они с радостью проводили меня сюда, а рыцари твоего войска слишком чувствительны, чтобы вмешиваться в дела между отцом и сыном, — он иронически улыбнулся. — Несмотря на твой титул, мое имя пока кое-что значит.

Вилли покраснел.

— Я не вызывался выполнять это задание.

— Нет, но я уверен, что твое сердце не истекло кровью, когда Людовик предложил тебе это. Ты, наверное, только жалел, что речь идет не о Мальборо. Ты испытываешь мое терпение, — глаза Вильгельма горели от злости, хотя под ними залегли тени. — Ради Бога, зачем тебе понадобилось являться именно в Ворчестер, если ты знал, что это прямо у меня под носом?

Головная боль, которой Вилли старался избежать, не допив вино, начинала пульсировать в висках.

— Тебе не надо было приезжать. Он у тебя под носом, потому что ты решил, что твоя обязанность вынюхивать тут. А чего ты от меня ожидал? Что я буду сидеть в лагере Людовика и носа оттуда не казать?

— Позволь мне задать тебе тот же вопрос. Неужели ты думал, что я стану отсиживаться в Глостере или Стригиле и позволю тебе забрать у меня Ворчестер? — Вильгельм налил себе вина из фляги, отставленной Вилли. — Я буду говорить с тобой прямо, как и стоило давным-давно, вместо того чтобы молчать. Ты винишь свою мать в том, что случилось с Алаис, потому что она якобы была недостаточно внимательна и осторожна. А она поощряет тебя тем, что и сама себя винит. Вы словно два узника, запертых вместе в темнице, и трагедия в том, что ни один из вас этого не заслуживает. Твою мать можно простить: она считала, что в сердце Пемброука Алаис в безопасности, — он ткнул в сына пальцем. — Можно простить, Вилли. Вы оба нуждаетесь в прощении. Горевать, тосковать и помнить — естественно, но нельзя, чтобы горе и тоска принимали такие формы и доводили до такого кошмара. — Он отпил вина, а затем поставил чашу на свое колено. — Я знаю, ты думаешь, что это Иоанн стоит за смертью Алаис, но у тебя нет доказательств, а людей, которых можно было бы так же обвинить в убийстве, предостаточно. Альбус Фирнсский проклял нашу семью и предсказал, что наш род вымрет уже в следующем поколении. Я бы не стал зарекаться, что он не поспособствовал осуществлению своего предсказания. Еще есть Вильгельм де Фор. Его посланник был в Пемброуке в тот день, когда Алаис погибла, он якобы привез утешительное и примирительное письмо. Я знаю, какие усилия де Фор приложил к тому, чтобы договор о приданом Алаис был аннулирован, до того как вы поженились, и как он злился, что потерял эти земли. И есть еще масса подозреваемых, их можно в очередь выстраивать, а доказательств нет.

Вилли подавил рвотный позыв.

— Ты так меня к себе не расположишь, — его голос звенел от отвращения.

Взгляд отца был печальным и полным сочувствия.

— Боже Всемогущий, сынок, я и не пытался. Ты уже навредил себе сильнее, чем если бы уселся вместо снаряда в чашу камнеметалки, — он допил вино и отставил кубок. — С рассветом здесь будут Ранулф Честерский и Генрих Ворвикский. Я расположился за милю отсюда со всем своим войском. Мы выступаем с первыми лучами солнца, и сохрани тебя Господь, если ты решишь встать у нас на пути. Тебе решать, будешь ли ты сражаться или отступишь, но в любом случае ты покинешь Ворчестер. Он мой. Не захочешь отдавать город — получишь его только через мой труп.

— Ты не станешь со мной сражаться, — Вилли сжал челюсти. Он чувствовал себя как ребенок, которого отчитали, и в груди у него кипело возмущение.

— Надеюсь, что нет, но я поступлю так, как должен. Я буду молиться, чтобы тебе хватило здравого смысла отступить, прежде чем дело дойдет до битвы. Мы выедем сразу после службы, и учти, что наши солдаты прекратили поститься, — отец поднялся на ноги, подошел к двери, но помедлил у выхода, держась за ручку двери. — У тебя передо мной преимущество, Вилли, и это несправедливо. Если ты решишь сражаться, я дал тебе несколько часов на подготовку. Надеюсь, ты сделаешь правильный выбор.

Наклонив голову, он открыл дверь и скрылся в потоке холодного воздуха. Вилли смотрел, как засов на двери лег обратно. Какая-то часть его была совершенно бесчувственной, онемевшей, но, если бы он и захотел, это онемение не могло охватить его целиком и заставить вообще ничего не чувствовать. Он представил, как завтра сойдется со своим отцом лицом к лицу на поле боя. Выходит, шуточный турнир во время его брачной церемонии был тренировкой? Репетицией? Сможет ли он поднять меч против отца или взять его в плен, если до этого дойдет? Тошнота усилилась, и ему пришлось нырнуть под койку за тазом. Он склонился над ним, и его рвало, пока горло не заболело, но лучше ему не стало. То, что отец сказал об Альбусе Фирнсе и о Вильгельме де Форе, имело смысл, и это было ужасно. Это не означало, что Иоанн был тут ни при чем, особенно учитывая, что отцом де Фора скорее всего был он. Доказательств не было, только зияющая пустота неуверенности и подозрений.

Вилли присел на край койки и прижал пальцами веки, так что перед глазами появились красные звездочки. Если бы он решил отказаться от Ворчестера, он не смог бы вернуться к Людовику. В лучшем случае его унизили бы и он стал бы посмешищем, а в худшем назвали бы изменником. О том, чтобы вернуться к Иоанну, не могло быть и речи. Это, по крайней мере, было непреложным. Хотел бы он быть на месте Ричарда! Куда легче управлять Лонгевилем, посещать французский двор и время от времени выступать на рыцарских турнирах! Ричард даже не понимал, что для него началась настоящая жизнь, а Вилли хотел бы никогда не появляться на свет.

Он натянул сапоги, встал с постели и нетвердой походкой пошел к двери. Седобородый стражник поднял копье, встретился взглядом с Вилли и отвел глаза в сторону.

— Ты позволил моему отцу войти сюда, а потом уйти, — холодно произнес Вилли.

— Да, милорд. Он был один, и я подумал, что он не представляет опасности.

Вилли кивнул:

— А еще он так известен и почитаем, что ты не осмелился бы поднять на него руку.

— Да, это было бы ниже моего достоинства, сэр.

Вилли умудрился выдавить из себя подобие улыбки.

— Значит, вы с ним одного сорта, — сказал он. — Ступай туда, где ты будешь полезнее, чем здесь. Поднимай людей. К рассвету нас не должно здесь быть.

Стражник уставился на Вилли:

— Отступаем, милорд? А как же город?

Вилли сжал кулаки.

— Может, ты хочешь побывать в моей шкуре, потому что просто выполнять приказы ты явно неспособен, — огрызнулся он.

Стражник покраснел и начал переминаться с ноги на ногу.

— Нет, милорд… Если спросят, куда мы отправляемся?

Вилли пожал плечами: