Девушка, которая взрывала воздушные замки - Стиг Ларссон

— Эта фотография из издательства «Олен & Окерлунд», она была опубликована в журнале «Се» весной шестьдесят четвертого года. Ее сделали в связи с судебным процессом, на котором Веннерстрём был приговорен к пожизненному заключению.

— Вот оно что.

— На заднем плане видны три человека. Справа — комиссар Отто Даниэльссон, арестовывавший Веннерстрёма.

— Да…

— Посмотрите на человека, который стоит чуть слева за Даниэльссоном.

Эдклинт и Фигуэрола увидели высокого мужчину с тонкими усиками и в шляпе, чем-то похожего на писателя Дэшила Хэммета.

— Сравните его лицо с паспортной фотографией Гульберга. Ее снимали, когда ему было шестьдесят шесть лет.

Эдклинт нахмурил брови.

— Я бы, пожалуй, не поручился, что это тот же человек.

— А я могу поручиться, — сказал Берглунд. — Переверните снимок.

На обратной стороне фотографии имелся штамп, объяснявший, что она принадлежит издательству «Олен & Окерлунд» и что имя фотографа Юлиус Эстхольм. Карандашом был приписан текст: «Стиг Веннерстрём с двумя полицейскими по бокам входит в Стокгольмский суд. На заднем плане: О. Даниэльссон, Э. Гульберг и X. В. Франке».

— Эверт Гульберг, — сказала Моника Фигуэрола. — Он таки работал в ГПУ/Без.

— Нет, — возразил Берглунд. — По техническим причинам работать в ГПУ/Без он не мог. По крайней мере, когда делался снимок.

— Вот как?

— ГПУ/Без создали на четыре месяца позже. На этом снимке он по-прежнему принадлежит к Государственной тайной полиции.

— Кто такой X. В. Франке? — поинтересовалась Моника Фигуэрола.

— Ханс Вильгельм Франке, — ответил Эдклинт. — Он умер в начале девяностых, а в конце пятидесятых — начале шестидесятых годов являлся заместителем начальника Государственной тайной полиции. Он был своего рода легендой, как и Отто Даниэльссон. Я с ним пару раз встречался.

— Вот оно что, — сказала Моника Фигуэрола.

— Он оставил ГПУ/Без в конце шестидесятых. Франке не смог найти общий язык с Винге, и его чуть ли не уволили, когда ему было примерно пятьдесят — пятьдесят пять лет. Он открыл собственное дело.

— Собственное дело?

— Да, стал советником по вопросам безопасности для частных предприятий. У него был офис на площади Стуреплан, но он периодически еще читал лекции на занятиях по повышению квалификации в ГПУ/Без. Там-то я с ним и встречался.

— Понятно. А что не поделили Винге и Франке?

— Они не сработались. Во Франке было что-то от ковбоя, ему повсюду мерещились агенты КГБ, а Винге был бюрократом старой школы. Потом, правда, Винге вскоре уволили — по иронии судьбы, за то, что он решил, будто Пальме работает на КГБ.

— Хм, — произнесла Моника Фигуэрола, разглядывая фотографию, на которой Гульберг с Франке стояли рядом.

— Думаю, нам пора снова поговорить с министром юстиции, — сказал ей Эдклинт.

— Сегодня вышел «Миллениум», — сказала Моника Фигуэрола.

Эдклинт устремил на нее пристальный взгляд.

— Ни слова о Залаченко, — сообщила она.

— Значит, у нас, вероятно, есть еще месяц до следующего номера. Приятная новость. Нам надо браться за Блумквиста. Он посреди всей этой каши, словно ручная граната с выдернутой чекой.

Среда, 1 июня

Заворачивая на последний марш лестницы, ведущей к его мансарде на Бельмансгатан, 1, Микаэль Блумквист никак не ожидал там кого-либо встретить. Было семь часов вечера. Увидев блондинку с короткими вьющимися волосами, сидевшую на верхней ступеньке, он резко остановился. По паспортной фотографии, добытой Лоттой Карим, он сразу опознал в блондинке Монику Фигуэролу из ГПУ/Без.

— Здравствуйте, Блумквист, — весело поздоровалась она, захлопывая книгу, которую читала.

Покосившись на обложку, Микаэль заметил, что книга об античном восприятии бога и на английском языке. Он поднял взгляд и обратил его на нежданную посетительницу. Та встала. На ней было летнее платье с короткими рукавами, а на перилах висела кирпичного цвета кожаная куртка.

— Нам надо с вами поговорить, — сказала она.

Микаэль Блумквист стал ее рассматривать. Высокая, выше его, правда, впечатление еще усиливалось тем, что он стоял на две ступеньки ниже. Окинув взглядом сначала ее руки, потом ноги, он отметил, что мышцы у нее развиты значительно лучше, чем у него.

— Вы пару часов в неделю проводите в спортзале, — сказал он.

Она улыбнулась и достала удостоверение.

— Меня зовут…

— Вас зовут Моника Фигуэрола, вы шестьдесят девятого года рождения и проживаете на Понтоньергатан на Кунгсхольмене. Вы родом из Бурленге, но работали в полиции в Упсале. И уже три года служите в ГПУ/Без, в отделе по охране конституции. Вы увлеченно занимаетесь спортом, когда-то входили в спортивную элиту и чуть не попали в шведскую олимпийскую сборную. Что вам от меня надо?

Она удивилась, но кивнула и быстро пришла в себя.

— Как хорошо, — сказала она с облегчением в голосе. — Значит, вам известно, кто я и что меня не следует бояться.

— Не следует?

— Кое-кому необходимо побеседовать с вами в спокойной обстановке. Поскольку ваша квартира и мобильный телефон, похоже, прослушиваются, а имеются причины встречу не афишировать, меня послали, чтобы вас пригласить.

— С какой стати я должен куда-то ехать с человеком, работающим в СЭПО?

Она немного подумала.

— Ну… вы можете откликнуться на любезное личное приглашение или, если вас это больше устраивает, я могу надеть на вас наручники и забрать с собой.

Она мило улыбнулась. Микаэль Блумквист улыбнулся в ответ.

— Послушайте, Блумквист… я понимаю, что у вас нет особых оснований доверять кому-либо из ГПУ/Без. Но дело в том, что не все, кто там работает, являются вашими врагами, а у моего начальства имеются весьма веские причины хотеть с вами побеседовать.

Он выжидал.

— Так как вам больше хочется? В наручниках или добровольно?

— В этом году полиция уже однажды надевала мне наручники и тем самым исчерпала квоту. Куда поедем?

Моника Фигуэрола приехала на новеньком «Саабе 9–5» и припарковалась за углом, в переулке Прюссгренд. Когда они сели в машину, она открыла мобильный телефон и нажала клавишу быстрого набора.

— Мы будем через пятнадцать минут, — сказала она.