До горького конца - Мэри Элизабет Брэддон

Удар был ужасный, потому что она любила изменника, любила до сих пор. Но еще ужаснее была минута, когда Уэстон, с газетой в кармане и с довольною улыбкой, против его воли мелькавшею в углах его хитрого рта, явился засвидетельствовать ей свое сочувствие.

— Благородные натуры нередко бывают жертвою обмана, моя милая Августа, и страдают так, как вы страдаете теперь, — сказал он.

Мистрис Гаркрос была менее всякой другой женщины способна вынести такую дерзость. Никакое родство, по ее мнению, не давало права касаться так грубо ее горя.

— Кто позволил вам рассуждать о моих чувствах, — воскликнула она с гневным презрением, — или мерить грехи моего покойного мужа вашею пошлою меркой? Во всем, что он ни делал, он был всегда благороднее вас. Сидите в своей конторе с вашею копировальною машиной и гуттаперчивыми трубами, Уэстон, и не вмешивайтесь в мои дела!

Такой ответ был тяжелым разочарованием для Уэстона, которому путь к его цели стал казаться ровным и легким с тех пор, как мудрое Провидение удалило главное препятствие, Губерта Гаркроса.

Он ушел от своей кузины, упав духом, но не утратив надежды. Слова и обращение Августы были презрительны до невыносимой степени, но женщина в гневе не владеет собою, а он, может быть, слишком поспешил с своим участием. Он надеялся, что с течением времени она смягчится, решился отмстить ей презрительным молчанием и удаляться от нее, пока она сама не почувствует, что человек, который был для нее всегда полезен, стал ей по силе привычки необходим.

Он возвратился в свою контору, как она посоветовала ему, и стал усердно работать, с твердою надеждой, что придет время, когда Августа и ее состояние сделаются его собственностью и когда ее дворецкий и толпа слуг преклонятся пред ним, как пред своим хозяином. С таким домом, с такою женой и с доходами фирмы Гаркроса и Валлори, которая должна была со временем сделаться также его собственностью, он достиг бы верха земного благополучия, и не променял бы такую участь на все могущество Креза, Александра, Ганнибала, или какого-нибудь другого классического героя, деяния которых составляли мучение его школьных дней.

Вооружившись терпением и положившись на силу времени, мистер Валлори-младший был в скором времени неприятно поражен известием, что Августа намерена уехать на год или на два на континент.

— Вы справитесь здесь с делами и без меня, Уэстон, — милостиво сказал ему мистер Валлори-старший. — Я считаю своим долгом сопровождать Августу. Она очень грустит, и мне кажется, что история, обнаружившаяся во время суда над мошенником Редмайном, поразила ее даже сильнее, чем смерть мужа, хотя она в этом никогда не сознавалась мне. Я очень рад, что она решилась съездить за границу; перемена места и новые впечатления делают чудеса. Она намерена продать контракт на свой дом и всю мебель. Это избавит ее он многих неприятных воспоминаний.

— И причинит ей неисчислимые убытки, — прибавил Уэстон зловещим тоном. — Она выручит столько же сотен, сколько истратила тысяч, но я не сомневаюсь, что это очень утешительно при женской нерасчетливости и женском непостоянстве.

— Деньги при ее теперешнем настроении духа не имеют большого значения, Уэстон, — возразил мистер Валлори. — Когда мы возвратимся в Англию, Августа поселится со мной. Мой дом не был для меня домом с тех пор, как она уехала от меня. Даже кухарка испортилась. Хотя Августа никогда не мешалась в такие мелочи, но ее влияние много значило.

Мистрис Гаркрос отправилась за границу и провела зиму в Риме, где ежедневно каталась с отцом своим по улице Корсо, мрачно-прекрасная в своем вдовьем трауре, лениво развалившись в открытой коляске и не обращая внимания ни на местность, ни на людей. В Риме они жили до конца марта, а лето провели, переезжая с одних германских вод на другие, в надежде отыскать утешительный элексир для подагры мистера Валлори. Следующую зиму они провели в Париже, где наняли роскошный бельэтаж в одной из лучших улиц. Неотступный Уэстон потратил немало времени в течение этой зимы на поездки во Францию. В одну бурную ночь пакетбот, на котором он переезжал канал, столкнулся с французским пароходом, причем Уэстон едва не потонул, но он не смущался такими приключениями, и своею неизменную преданностью и неутомимым угождением наконец, опять овладел своим положением полезного человека. Он привозил ноты и книги и узоры для кружев, и был доволен своими успехами. Между тем время шло, и Августа вернулась с отцом в Англию. Вилла в Райде и яхта, тесно связанная с днями ее помолвки и замужней жизни, были проданы по ее желанию, и мистер Валлори купил имение в Варвикшайре, в нескольких милях от Лимингтона, с семьюстами акров земли, с большим каменным домом, называвшимся Каплестоком, и зажил новою жизнью сельского джентльмена. Он говорил с кафедры на сельских митингах, сидел на лавке судей во время мелких сессий и выводил из терпения провинциальных законодателей мелочными формальностями.

И здесь Уэстон не оставил в покое свою кузину, но хотя мистрис Гаркрос милостиво терпела его как коммиссионера, он никогда не пользовался привилегией кататься с ней по лесным аллеям, или гулять по саду в лунные ночи, или кататься в лодке по извилистой речке. Он чувствовал себя гостем едва терпимым в ее доме, и бывали минуты, когда звезда надежды его помрачалась.

Мистрис Гаркрос была уже вдовою три года и все еще носила траур, когда надеждам Уэстона суждено было угаснуть окончательно. В течение зимнего сезона он работал особенно усердно, и, три месяца не видавшись с своею кузиной, наконец отправился в ее поместье.

Он приехал в сумерки, в сильную метель, когда переход от ворот к дому походил на путешествие по волшебной стране, хотя эта мысль не пришла в голову Уэстону, который, как известный французский «синий чулок», терпеть не мог красот природы. Войдя в швейцарскую и отдавая распоряжение насчет нескольких пакетов, привезенных для Августы, он заметил, что дом имеет какой-то праздничный вид. Тепличных цветов было больше, освещение ярче, слуги смотрели торжественно и бодро.

— Много гостей у дяди? — спросил Уэстон небрежно.

— Нет, сударь. Лорд Станмор-Эджвар гостит у нас и капитан Пурфлит, и больше никого.

«Лорд Станмор-Эджвар! Новое знакомство», — подумал Уэстон, знавший этого джентльмена только по известиям Morning Post. Он воображал, что Станмор старик и ничего не сделал для прославления своего титула кроме того, что милостиво соглашался существовать.

— Мм! — пробормотал он, довольный предстоящим знакомством. — Милорд, вероятно, имеет поместье недалеко отсюда?

— Нет, сударь. Поместье милорда на севере. Его светлость гостил до Рождества у лорда Мифа, а с тех пор гостит здесь.

Уэстон ушел в свою комнату, оделся тщательнее обыкновенного и никогда не был так доволен собою, как когда спускался с лестницы, украшенной в этот день цветами.

— Томми любит лордов, — пробормотал он с насмешливою улыбкой. — Мой дядюшка не свободен от этой извинительной слабости человечества.

В гостиной были только трое, когда он вошел: его дядя, Августа и высокий лысый джентльмен с седыми усами, стоявший у камина спиной к огню. Пред ним сидела в низком кресле мистрис Гаркрос. В волосах ее и на груди черного газового платья были приколоты пунцовые камелии, первый яркий цвет, который увидел на ней Уэстон после смерти ее мужа. Джентльмен с седыми усами разговаривал с ней, наклонившись пред ней с видом рыцарской преданности.