Муравьиный мед - Сергей Малицкий

«Это моя судьба?» – спросила сама себя Кессаа и не нашлась что ответить.

Щуплый жрец остановил отряд в глухом овраге и показал на заросший можжевельником склон:

– Отсюда – вверх. В другое время я провел бы вас по ступеням, но теперь выбирать не приходится. К тому же ступени тоже никто не чистит, на тропе ноги сломать еще легче.

– Меньше! – возбужденно воскликнула Тини. – Меньше слов, брат! Мне не терпится увидеть, как сайды побегут обратно в Скир!

– Всякий, кто спешит, торопится навстречу собственной смерти, – презрительно поморщился жрец, оглянулся на двух молчаливых собратьев и полез вверх по склону.

Подлесок кончился почти на вершине, когда и локти, и ноги, и живот Кессаа отсырели от снега. Она с тоской оглядывалась на Тини, но ни мать, ни ее помощницы и жестом не дали понять, что могут принять на время тяжелый бочонок.

– Храм! – провозгласил щуплый баль, стянул с головы шапку и повязал волосы платком с серебряной ниткой. Его братья сделали то же.

Кессаа шагнула в сторону, и ее рука, стряхивающая снег, замерла. На лысой, припорошенной снегом верхушке холма стояло не слишком большое, но удивительно красивое здание. Прорезанные заостренными арками стены замыкались квадратом вокруг увенчанной куполом круглой башни. Если бы не черные фигуры воинов, стоявшие на стенах, храм, собранный из белого камня, слился бы и с заснеженным холмом, и с окружающими его заснеженными деревьями, и с белесым небом. Но остатки отряда баль и лучи Аилле, окружающие здание ореолом, не позволяли ему раствориться.

– Вперед! – махнул рукой проводник. – Отряд Седда замкнул кольцо. В лиге во все стороны – враг. Поспешим!

– Все-таки это сон, – неслышно пробормотала про себя Кессаа и первой двинулась вслед за жрецом.

Воинов баль осталось мало. Девушка сразу поняла это, едва разглядела не более десятка лучников на стене и с десяток стражников в арках. Почти все, кто согревался внутри храма у костра, были ранены. И вновь, как и у сторожевой башни, все глаза оказались устремлены на Кессаа. Правда, теперь в этих глазах надежду дополняла тоска, а радости не было вовсе.

– Сколько осталось врагов? – спросил щуплый жрец старшего, рядом с которым стояли еще двое жрецов храма.

– Почти пятьсот, – вздохнул кряжистый воин. – По десятку на каждого из нас, считая и раненых. Думаю, что сеча будет уже сегодня.

– Обряд будет проведен немедленно! – воскликнул жрец.

– Храни нас всех Сето! – кивнул воин и добавил: – Только сайды слишком близко. Даже если кто-то из вас получит силу Эмучи, ворожбу сладить не успеете. Сечи не миновать!

– Значит… – начал жрец.

– Вот! – встряхнул глиняную фляжку воин. – Снадобье пригодится. Не только заклинания способны навевать на врага ужас.

– Ну? – Жрец обернулся к Кессаа: – Ты видела? Защитники храма готовы принять кровь юррга, чтобы не позволить сайдам осквернить храм. Они все готовы умереть, чтобы не дать унизить лесной народ. Начинай!

Кессаа почувствовала, как холод пронзает ее тело. Она стянула с плеч мешок, распустила шнуровку и вытащила бочонок. Дерево потемнело там, где мед выбивался между планками, и казалось на ощупь уже не липким, а шершавым.

– Что сказал тебе Зиди перед смертью? – чуть слышно прошептала Тини. – Он указал место?

– Он просил у меня прощения, – ответила одними губами Кессаа. – Прощения у меня просил, понимаешь?

– Так прости его, дура! – процедила сквозь зубы мать.

Кессаа огляделась. Свет, проникающий в храм через узкие окна бойницы, не мог развеять полумрак, но в центре зала, там, где пол приподнимался, образуя постамент, явно угадывались следы выломанного алтаря. «Где же ты, настоящий алтарь? – пробормотала про себя Кессаа. – Выполню обряд и уйду. Куда-нибудь, чтобы забыть все это!»

Еще не понимая, что делает, девушка поставила бочонок перед собой и опустилась перед ним на колени. Сила была рядом, но она пропитывала в храме и на холме каждый камень, каждый локоть заснеженной земли, каждое дерево, и разобрать, где находится точка сосредоточения, Кессаа не могла. Она закрыла глаза, прислушалась, сжимая ладонями виски, затем опустила руку на бочонок, выковырнула из него пробку и, опустив в мед палец, отправила его в рот. Уже знакомая горечь связала язык. В висках тревожно застучало. Растворилась боль в ногах и груди. Пахнуло запахом летнего леса. Среди высоких деревьев в густой траве стояли три приземистые хижины, собранные из обтесанных известковых валунов. Тут же бродили звери, многих из которых Кессаа видела впервые, а на пороге самой маленькой хижины сидели Зиди и Эмучи. Их плечи были опущены, словно они разглядывали собственные босые ноги. Но вот Зиди поднял голову и взглянул на Кессаа. Глаза его и лицо были невредимы.

– Прости меня, Зиди! – вырвалось у девушки.

– Это ты меня прости, – услышала она в ответ, хотя губы Зиди оставались неподвижны.

– Прости меня, баль, – повторила Кессаа и вдруг, захлебываясь слезами, залепетала что-то неважное, о том, что она вовсе не должна прощать Зиди, потому что она во всем виновата, а не он, тем более что именно она жива, а он мертв, и простить ее должен он, хотя, конечно, ничего он не должен – она кругом перед ним должна, и прощает она его, конечно, потому что…

А потом вдруг голову поднял Эмучи, Кессаа увидела зашитый рот и выжженные глазницы, и провалилась в черную пропасть, и падала в нее, умирая, пока Тини не привела ее в чувство, встряхнув за плечи.

– Что ты воешь?! Смотри-ка! Вот!.. Метку оставил Ирунг на бочонке! Он знает, где искать нас! Что ты воешь, дура?!

Ничего не изменилось в храме, только лица воинов стали темны, а лица жрецов злы. Да голос раздался от входа:

– Сайды двинулись вперед!

– Ну? – зловеще прошептал щуплый жрец, срывая приклеенный к дереву листок.

Кессаа дрожащей рукой вставила на место пробку, забила ее кулаком, выпрямилась.

– Три каменных дома. Мне нужны три каменных дома, они где-то рядом.

– Быстрее! – Жрец подхватил бочонок и потащил Кессаа за руку. – Три сотни локтей отсюда!

– Успеем? – крикнула за спиной Тини.

– Дома стоят на обрыве, – бросил через плечо баль. – Прежде чем пройти к ним, сайды должны взять храм.

– Не возьмут! – тряхнул фляжкой кряжистый.

Дома были точно такими же, как и в видении. Только снег засыпал их до половины высоты, да двери были плотно закрыты. Кессаа выдернула ладонь из руки жреца. Он поставил бочонок в снег. Обернулся, окинул мутным взглядом девчонку, четырех братьев, Тини и ее молчаливых ведьм, ткнул пальцем в самую высокую хижину:

– Вот дом Эмучи. Можешь войти. Ничто там не сдвинулось с места и на палец, разве только дорожку чистили к двери.