Мессия очищает диск - Генри Лайон Олди

И все чаще стала открываться парадная дверь Шаолиня. Возвращались клейменые сэн-бины, опытные воители, в прошлом обласканные императором Юн Лэ и приставленные казненным наставником Чжаном к ванам да князьям. Вдохновленные столичным примером, областные и кровнородственные ваны и сами принялись было рубить головы бритоголовым соглядатаям-убийцам, но провинциальные сэн-бины оказались менее верноподданными, чем их бэйцзинские братья, и добровольно на смерть не пошли! Некоторых застали врасплох, и дорого заплатили ванские солдаты за одну бритую голову, так дорого, что уже после и сами князья задумывались: не дешевле ли было дать проклятому монаху бежать?! А прочие поспешили исчезнуть без шума и вернуться в Шаолинь, где их приняли с распростертыми объятиями.

Поднаторевшие в делах государственных, сэн-бины из бывшей тайной службы мигом предложили отцу-вероучителю путь отмщения. Недостойно после подлого убийства братьев покорно ждать осады – государь-кровопийца еще проклянет тот миг, когда в его голову пришла мысль о разгроме всесильной службы!

Патриарх колебался и не отвечал ни да, ни нет.

В начавшейся кутерьме как-то прошло незамеченным, что монастырский повар, преподобный Фэн с диском, днюет и ночует в Лабиринте Манекенов, почти не выбираясь на поверхность. Изредка маленький урод поднимался в кухню, растерянно бродил по ней, чуть не плача от отчаяния, и все что-то писал-стирал на своей игрушке. Но кому до того было дело?! Впрочем, если кто-нибудь ночью, когда в Лабиринте раздавался сухой треск, сумел бы одновременно заглянуть в государеву спальню, – этот провидец наверняка был бы в изумлении. Император поднятым зверем метался по покоям, сражаясь с невидимым противником, его руки мелькали подобно облачным клочьям в бурю, он вскрикивал и умолкал, нападал и отражал, а потом безумно смеялся и шуршал кисточкой по белой яшме своего диска.

И снова кидался в бой; но уже больше атакуя, чем защищаясь.

Увы, монахам Шаолиня было не до причуд повара, а Крылатым Тиграм-телохранителям – не до ночных выходок Сына Неба.

Прекрасны даосские храмы в горах, когда лето только идет на убыль, но дыхание осени уже колеблет листья деревьев, вплетая в зелень ало-золотистые[67]нити!

Только вот судачили в городах и деревнях: пропали даосы! Пустуют хижины отшельников и пещеры мудрецов, большие обители заперты, лишь доносятся изнутри странные песнопения и возносится к небу сизый дым курений, но посторонних внутрь не пускают, а по ночам, говорят, бродят вокруг небесные полководцы и огненными трезубцами отгоняют любопытных.

На призыв организовать моление о дожде не откликнулся ни один из магов, а раньше состязания устраивались, и бились в небесах бородатые драконы, покорные слову даосских чародеев! Одни шарлатаны остались в городах, тешат дураков пустыми фокусами…

В растерянности ученики: где учителя, постигшие Дао, где наши наставники, где высокомудрые?! Вот только что были здесь, рядом с нами – и словно ветром сдуло! Сбивая ноги в кровь, искали ученики исчезнувших отшельников, срывали горы, вспахивали землю, моря ложкой вычерпывали – тщетно! То ли ученики плохими оказались, то ли и впрямь не сыскать ушедших… Один из брошенных учеников добрался даже до самого ада Фэньду и после долгих мытарств был принят Владыкой Янь-ваном. Молил помочь, не разлучать с любимым наставником, где бы тот ни был! Князь Темного Приказа долго смотрел на незваного гостя, после подвел того к Адскому Оку и показал, где его учитель.

Долго смотрел ученик, дольше Князя. Наконец, пригладив волосы, ставшие за этот срок седыми, твердо ответствовал:

– Тогда тем более я должен быть рядом!

Наверное, это был не самый плохой ученик…

Прекрасна Преисподняя, когда… впрочем, неважно.

В запустении ад, все десять канцелярий засыпает пылью бездействия, главные демоны куда-то запропастились – грешники уж истомились в ожидании, цепляются к пробегающим бесам:

– Где мучители? Скоро ли объявятся?!

– Некогда, – отвечают спешащие мимо, – не до вас! Сами мучайтесь!

И то: раз ждать помощи не приходится, отчего бы и не помучиться в охотку?

Пособим друг дружке?! Авось год за два зачтут… кто тут в прошлых жизнях палачом да мясником трудился?

Прекрасен Западный Рай владычицы Сиванму…

Раздумья в ночи,

или О чем не писал литератор Цюй Ю,

автор «Новых рассказов у горящего светильника» и позапрошлый чиновник-распорядитель Чжоу-вана, сосланный в пограничный гарнизон Баоань и возвращенный из ссылки императором Хун Ци по ходатайству Государева Советника в ночь описываемых событий

– …Сохранение рода? – спросил судья Бао, разливая в чашки круто заваренный красный чай. – Может быть, сохранение семьи? Или государства? Но тогда при чем тут тигры?!

– Ни то, ни другое, ни третье, – ответил Маленький Архат, с ногами забираясь в кресло. – Я не очень хорошо представляю, как вам все это объяснить, но я попробую.

Он хмыкнул и непонятно добавил:

– Мы попробуем.

Раздумье заблудшей души

Я знаю, что это карма

И против нее не попрешь.

Борис Гребенщиков

Я не знаю, в какой именно момент обезьяне пришло в голову стать человеком; но я знаю, что она приобрела и что утратила в этот миг.

Приобрела мораль; утратила же инстинкт выживания вида.

«Шоу должно продолжаться любой ценой!» – сказала Мать-Природа.

«А почему это?» – подозрительно спросила обезьяна и подобрала с земли камень.

Хороший такой кремешок, с острым краем…

И перерезала пуповину, связывающую ее с инстинктом выживания вида; или, если хотите, с Законом Кармы. Не хотите? Полагаете, что Закон воздаяния за действия, отягченные человеческими страстями, не имеет ничего общего с выживанием вида?!

Вы неверно полагаете!

Волк никогда не додумается вырвать глотки всем волкам соседнего леса только потому, что ему не нравится окрас их шерсти или горбинка на носу. Его волчья карма просто не позволяет ему так думать. Не лезь на мою территорию, а в остальном живи и давай жить другим!

«Фивы зарвались!» – говорит какой-нибудь Александр Македонский, и сожженный город посыпается солью прямо поверх трупов горожан.

Олени бодаются за самку, и самый сильный гордо уходит сотворять потомство. Остальные расстроенно смотрят вслед рогатому красавцу и не прикидывают, как бы выкопать ему на дороге яму с заостренным колом посередине, а потом скопом изнасиловать вдову-олениху.

«Аллах не против!» – сопит недорезанный халиф Гарун аль-Рашид, и в гарем к престарелому импотенту волокут очередной десяток юных девственниц.