Перуновы дети - Юлия Гнатюк

Прохладное дуновение ветра чуть резче прошлось по телу. Чумаков размежил веки и увидел, что на солнце набежали облака, и море сразу переменилось: оно потемнело, сомкнуло глубины, как будто укрывало в них нечто тайное от ветра, срывавшего с верхушек волн бело-солёную пену. Кожа сразу покрылась пупырышками, Вячеслав поёжился, но футболку надевать не стал: ему были приятны эти слегка обжигающие прикосновения.

В шуме волн и ветра, в резких вскриках чаек будто чудились чьи-то голоса. Может, тех, кто погиб в пучине и чей последний отчаянный вопль до сих пор призрачно носится над волнами.

Перед внутренним взором продолжали вставать образы, рождённые, может быть, шёпотом самого моря. Лёгкие казацкие «чайки» стремительно неслись к турецкому берегу, вселяя в жителей суеверный страх, потому что появлялись они всегда неожиданно, как будто их порождало само море. Какой же отвагой и умением, каким фантастическим чутьём течений и ветров, пониманием звёзд должны были обладать те «сухопутные» казаки, что на своих небольших судёнышках бороздили вдоль и поперёк Чёрное море, поселяя панику в городах противника, подобно тому как древнерусский князь Олег навёл ужас на греков, придя к воротам Царьграда под парусами на лодиях, поставленных на колёса! Откуда идёт это удивительное понимание моря и у наших современников, и у далёких предков? Почему так много русских сказок связано с Синим морем-окияном и чудным островом Буяном? Что прячется там, в глубине тысячелетий? Загадка, на которую нет ответа…

Облака пробежали, и море вновь стало прозрачным и игривым. Чумаков медленно встал, чтобы не пронзило болью ногу, затёкшую от долгого сидения, слегка размялся. Затем неспешно разделся и вошёл в воду, которая сначала показалась нагретому телу холодной, но затем стала приятно прохладной и бодрящей. Энергичными гребками Вячеслав поплыл вдоль берега, чувствуя, как горько-солёная упругость воды вливает силы в израненное тело и изболевшуюся душу, как приятно пружинят мышцы. Даже боль в рёбрах почти исчезла. Он набрал воздуха и сделал «поплавок» – первое упражнение для начинающих держаться на воде: обхватил руками ноги и пригнул голову к коленям. Море вытолкнуло его на поверхность и закачало на волнах. Тело обрело невесомость и стало наполняться чувством необычайного покоя. В подводном мире продолжал шуметь и шелестеть прибой, пробивался солнечный свет, приглушённо и мягко обволакивая негой умиротворения. Наверное, так чувствует себя плод в утробе матери, которая спокойно и радостно ждёт его рождения. Плавая в жидкой среде невесомости, Чумаков будто прикасался к Абсолюту, в котором не было ни времени, ни возраста, ни ощущения границ тела.

Когда вынырнул, в лицо ударил свет, но это не испугало его. Впервые он не дёрнулся инстинктивно при виде яркой вспышки и понял, что «синдром ракетного взрыва» остался в прошлом.

Почувствовав, что немного замёрз, вышел на берег, сделал быстрый комплекс упражнений, оделся, и приятное тепло разлилось по телу.

Только теперь услышал, что его зовут, группа уже давно сидела в автобусе, и Чумаков поспешил наверх.

С этого дня каждое утро начиналось для Вячеслава с морского купания. И каждый раз он возвращался немного иным, с чувством, как будто заново – уже в третий раз – родился на свет. Он ещё не знал для чего. Но появилось ощущение радости жизни, уверенности в том, что впереди обязательно будут новые интересные люди, дела, удивительные встречи и что теперь у него хватит сил для преодоления трудностей на пути к ним.

1991. Днепропетровск

До чего удивительно, что в этом мире смогла отыскаться душа, столь похожая на мою собственную!

Лида

Поворот был плавным, Чумаков не стал притормаживать и тут же пожалел об этом. Возникшие впереди две изрядные выбоины на всей скорости шмыгнули прямо под колёса. Чумаков ударил по тормозам, крутанул руль, но всё же машину подбросило со стуком и грохотом.

– Да, это тебе не Лилль и не Брюссель, – пробурчал под нос, вылезая и осматривая подвеску своего «Чарлика».

Уже год, как Вячеслав Михайлович приехал в Днепропетровск, получил инвалидский «Запорожец» зелёного цвета с ручным управлением и теперь испытывал на нём все превратности местных дорог. Особенно хорошо узнал город, когда в виде дополнительного заработка иногда «левачил», подвозя пассажиров. «Пора привыкать к отечественным дорогам, а то разнежился на европейских автобанах», – саркастически говорил себе Чумаков, уворачиваясь от бесчисленных открытых колодцев, свежевырытых траншей, бетонных плит на проезжей части и просто «стиральных досок» выбитого асфальта.

Особенно тяжело приходилось в вечерние часы, когда во многих местах отсутствовало освещение, а водители часто пренебрегали правилами дорожного движения. Обычно местные таксисты после каскада мата кричали вслед таким «лихачам», покручивая пальцем у виска: «Шо, права за сало купыв?»

Чумаков понял, что если неукоснительно будет следовать правилам, то долго не проездит. Здесь требовалась ещё догадка, чутьё: если идущая впереди машина не показывает никаких знаков, то это отнюдь не значит, что она и дальше поедет прямо. Водитель совершенно неожиданно может свернуть, поменять рядность либо остановиться прямо перед носом, и ты ещё останешься должен ему за помятый бампер.

Удостоверившись, что подвеска в порядке, Вячеслав Михайлович сел за руль, сильно хлопнул дверцей, чтобы закрылась, и уже медленнее поехал вперёд.

Почему он выбрал именно Днепропетровск? Может, просто за компанию с соседом-афганцем, который ехал из санатория домой и расписал, какой «классный город Днепр». Может, потому, что родителей не было, возвращаться в родные места не захотелось. Вячеслав решил попробовать начать новый период жизни там, где его никто не знал.

За этот год перемены произошли потрясающие. Оказавшись в Украине, он вдруг стал гражданином другой страны. Советский Союз распался, Россия и прочие республики перешли в статус «заграницы». Друзья, знакомые пребывали теперь в «иных державах», и это вызывало двойственность чувств. С одной стороны, он стал вольным человеком – и это ему необычайно нравилось. Конечно, стали жёстче условия выживания, но к трудностям ему было не привыкать. Хорошо, что успел получить однокомнатную квартиру, ещё сработала прежняя система. Чумаков умел довольствоваться малым, а когда пенсии стало явно не хватать, занялся переводами и таксированием. Но, с другой стороны, «расчленение» Союза было мучительным: Вячеслав Михайлович не мог смириться, что от него буквально «отрезали» несколько огромных кусков географического «тела». Ощущение было сродни ампутации, когда продолжают болеть несуществующие руки и ноги.

Кое-кто из прежних сослуживцев, с которыми он вначале перезванивался, скорее из жалости предлагал какие-то нудные канцелярские должности. Но Чумакову претила сама мысль о зависимости от чиновников. По той же причине отверг и коммерческие структуры, где зависимость была ещё большей, на сей раз ещё и от денег. Вячеслав Михайлович видел, как стремительно меняется психология людей. Милая молодая пара, муж и жена, с которыми Чумаков познакомился, когда получил квартиру, часто приглашали в гости и сами приходили к нему, – угощения, разговоры за полночь, обсуждения планов: они только зарегистрировали «малое предприятие». Потом встречи стали реже, разговоры – конкретнее: о товарах, ценах, прибыли. К ним стали захаживать всякие сомнительные личности, начались разборки, сведения счетов, с Чумаковым только «Привет!» на лестнице. По обмолвкам понял, что они несколько раз крупно «залетели», а через некоторое время перестал встречать их вовсе. Куда-то исчезли, растворились: то ли переехали, скрываясь от долгов, то ли вовсе угодили за решётку, Чумаков не знал.