Время библиомантов. Противостояние - Кай Майер

Пожалуй, ей придётся так просидеть до рассвета… Наверху, в одиночестве, в древесной кроне, пока берёзка вновь не превратится в девушку, пугливую, молчаливую, и отважную.

Словно во сне, Фурию носило по морю красок под небом, переливающимся всеми цветами радуги. Горизонт не просматривался. Сверху и снизу сливались друг с другом красный, зелёный, синий цвета. Вокруг неё разливались пёстрые струи, нежно обволакивая её тело. Боли она не ощущала. Вокруг не за что было уцепиться. Она парила в пустоте, прямо в горниле радуги, чьи цвета, вырвавшись из привычной колеи, походя принимали всё новые и новые формы: произвольные пятна, кляксы и разводы, причудливые рисунки и орнаменты.

Может быть, она уже была мертва, однако она могла двигаться. Её рука на ощупь отыскала в кожаной куртке сердечную книгу. Едва только клюв заметил, что она зашевелилась, он высунулся из кармана и любовно поклевал ей палец.

– Ты проснулась! – воскликнула книга с облегчением.

– Что здесь такое творится?

– Мило, правда?

А она и не знала, что петушиная книга такой эстет.

– Но, похоже, мы все ещё живы?

– Если честно, я начала уже в этом сомневаться.

– А ты кого-нибудь ещё видела? Баронессу? Кого-нибудь из мертвецов? – Она чуть было не сказала: «Кэт», – но в памяти всплыло, что Кэт была в безопасности.

Мимо них, словно в замедленной съёмке, прокатилась кроваво-красная волна и разбилась о колыхающуюся зелёную. Повернув голову, Фурия увидела поток цвета индиго, вившийся спиралью вокруг её тела. Тёплый порыв воздуха пробежал по её шее и затылку. Фурию пронизало чувство, что её прощупывают, просвечивают её мысли, исследуют её мотивы. Индиго в ней что-то искало. Но что, она не могла понять. Что же такое – эти идеи? Что бы за этими красками ни скрывалось, оно казалось хаотическим и бесформенным, хотя не причиняло ей никакой боли. Неожиданно она подумала о всех тех, кто поплатился жизнью за то, что не имело даже определения. Освобождение от Адамантовой Академии? Но Академия давным-давно сожрала себя сама – прогнивший карточный домик перессорившихся фракций. Баронесса с Аттиком устранили со своего пути всех соперников, дорого за это заплатив. Кто теперь займёт их место? Другие, без сомнения, уже ждут не дождутся, как бы заполнить вакуум, образовавшийся от падения трёх семейств. В памяти возникла фигура отца, рядом с ним – Паулина и Вэкфорд. Она вспоминала Пака и Ариэля, а особенно – Саммербель. Может быть, Финниан уже скончался и ей оставалось лишь надеяться, что выживет Джим. Но ради чего всё это? Санктуарий закончил своё существование, но выиграли ли они что-нибудь благодаря этому? Достигли хотя бы одной из целей?

Внезапно индиго впало в смятение. Оно задвигалось скорее, сталкиваясь с другими красками и разбрызгиваясь во все стороны. Полоса индиго раскачивала высоченные волны. Клюв юркнул обратно в карман куртки. Фурия вошла в штопор, кружась в вихрях потока. Из хаоса вырывались вертикальные полосы, кольца жёлтого, красного, синего цвета, а между ними – голубого и малинового, и всё снова и снова индиго. Её несло прямо в воронку гигантского водоворота. Вначале высоко наверх, на пик его расширения, а затем – всё скорее, в его горнило. Её терзали центробежные силы, казалось одновременно и сплющивая и разрывая на части.

Наконец кратер водоворота изверг её прочь, в золотую пустоту, на дне которой бушевал ураган красок, переливаясь всеми цветами радуги и кипя, словно раскалённое масло. Внизу остриё водоворота кружилось, ввинчиваясь веретеном, и исчезало. Фурия отдалялась от него, снова падая в бездну.

Как она паниковала! Лишь постепенно, благодаря поддержке петушиной книги, она успокоилась, поняв, что находится между страницами мира. Со всех сторон надвигались всё новые и новые нагромождения красок, напоминая величественный грозовой фронт, перекинувшийся через сияющую бездну и затемняющий своим массивом золотой свет. Краски были повсюду: под ней, над ней, справа, слева. Некоторые из них – в непосредственной близи, другие же – в отдалении. Друг с другом их соединяли дымные нити, выраставшие из пёстрого хаоса, натянутые через пустоту, словно пульсирующая ткань артерий. Позади них слабо проступали фантастические драпировки сетей. В некоторых местах в них красовались дыры, там, где идеи их прорвали.

Фурия боролась с помрачением рассудка. Скоро ей стало ясно, что сил открыть портал у неё не хватит. Петушиная книга что-то говорила ей, но разобрать что, не представлялось возможным. Соображать Фурии удавалось с трудом, как и держать глаза открытыми.

Так она летела дальше, захваченная незримым потоком, который повлёк её в сторону. Предостережение петушиной книги дошло до неё слишком поздно. В это время она уже очертя голову летела прямо в одну из сетей. Плиссированные драпировки, пружиня, подхватили её, словно насекомое в паутине, и она крепко-накрепко застряла среди ячеек, слишком слабая, чтобы выпрямиться, и слишком в сильном смятении, чтобы вернуть себе ясность мысли.

Краем глаза она приметила тёмные точки. Существа двигались от ячейки к ячейке, проворные, как полчище обезьян.

Незадолго до того, как веки её сомкнулись, а золото буквально перебродило в чёрный, на неё набросились чернильные поганки. Их морды склонились над ней. Одна из поганок вырвала у неё трепыхающуюся петушиную книгу и передала другим. Слабую попытку книжки оказать сопротивление другая поганка пресекла, схватив её за шею.

Вдруг раздался громкий крик. Рука отпустила книжку, а морды отпрянули. На заднем плане бушевала буря красок.

В поле зрения Фурии появился высокий человек. Когда он распахнул пальто, из его раскрытой грудины полил свет страничного сердца, окативший сиянием его черты и, словно огонь, перекинувшийся на его безобразных спутниц.

– Я скучаю по ней, – сказала лампа, – скучаю по тем длинным вечерам, когда я горела для неё. Скучаю даже по тем дурацким приключенческим книжкам, которые она так любила.

– Да, задремав над ними, она частенько читала их дальше во сне, – подтвердило кресло. – А потом сидела с открытыми глазами, шевелясь только для того, чтобы перелистнуть страницу.

Лампа кивнула своим металлическим абажуром.

– А по утрам она едва могла ходить, руки и ноги у неё были совершенно онемевшими от долгого сидения.

– Неправда, я – очень удобное кресло!

– Но довольно жёсткое. – Своим абажуром лампа постучала по тугой кожаной обшивке.

– А от твоей тёмной коптилки у неё глаза болели!

– Всё ты выдумываешь.

У подушки на сиденье кресла появилась самодовольная складочка.

– Она сама так говорила.

– А где же я была при этом?

Пип встал между ними.

– Эй! – Он так нервно бросился к креслу, что оно даже закряхтело. А лампу он щёлкнул по абажуру. – Перестаньте! – Мальчишка подтянул ноги и обхватил колени руками. – У нас ведь теперь другие печали или как?