История Венецианской республики - Джон Джулиус Норвич

После трех дней празднества во дворце Феррара королева в Сан-Марко прошла церемонию отречения. Там она официально передала королевство Венеции. В октябре она получила в пожизненное владение в окрестностях Азоло небольшой городок на холме. Там на протяжении двадцати последующих лет содержался отошедший от дел двор. Только в 1509 году, перед угрозой наступающей армии императора Максимилиана, ей пришлось покинуть этот звонкий мир музыки, танцев и вежливых бесед с просвещенными людьми и искать убежища в родном городе. Она умерла 10 июня 1510 года в возрасте 56 лет. Штормовой ночью, под ветром и дождем, ее гроб вынесли из палаццо Корнер и переправили через Большой канал по мосту из лодок в церковь Санти Апостоли. На гробе покоилась корона Кипра. Тело же королевы было обряжено по-францискански. Ее похоронили в фамильной часовне Сан Сальваторе, где в южном трансепте ее могила отмечена надписью: «Catharinae Comelae Cypri Hierosolymorum Ac Armeniae Reginae Cineres» («Прах Катарины Корнаро, королевы Кипра, Иерусалима, а также Армении»).

1492 год в истории Европы стал поворотной вехой. Именно в этом году Колумб открыл Новый Свет. В этом году его покровители — Фердинанд Арагонский и Изабелла Кастильская — разгромили наконец мавританское королевство Гранаду и утвердили свою власть над всей Испанией. Во Флоренции в этом году умер Лоренцо Великолепный, который хоть и не доверял Венеции всю свою жизнь, все же как никто другой способствовал объединению Италии против притязаний французов. В Риме в этом году после самых продажных в истории выборов папы избрали самого безнравственного понтифика (если не считать антипапу Иоанна XXIII, утвердившего за шесть столетий до этого «порнократию») — Родриго Борджиа, ставшего папой Александром VI. Кроме всего прочего, 22-летний французский король Карл VIII в этот год освободился от регентства сестры Анны де Божо и теперь мог приложить свои силы к осуществлению давней мечты — походу на Италию.

Физически Карл плохо подходил на роль героя-завоевателя. «Его величество, — докладывал в том же году венецианский посол,[217] — мал и тщедушен, имеет хмурое выражение лица, водянистые близорукие глаза, чересчур крупный нос и слишком пухлые, вечно оттопыренные губы. Руками он производит судорожные движения, весьма неприглядные со стороны, речь его чрезвычайно медленна… Весь Париж славит его искусство игры в мяч, доблесть на турнирах и охоте». Возможно, подданные его любили как раз за эти искусства. Из-за мягкости характера он получил прозвище Любезный. «Добрейшего создания и представить себе нельзя», — пишет хронист Филипп де Коммин. В глазах Карла, несомненно, этот поход мотивировался высокими целями. Он не собирался завоевывать чужих земель, всего лишь потребовать принадлежащее ему по праву, а к этой категории, бесспорно, принадлежало королевство Неаполитанское.[218] К нему еще прилагался титул короля Иерусалимского, который дал бы Карлу престиж, необходимый для подтверждения своих итальянских завоеваний и оправдания его запоздалого крестового похода.

Это была славная мечта, и мечтой должна была остаться. Как отмечает Коммин, на взгляд любого разумного и опытного человека предприятие выглядело глупым. Карлу не хватало денег — ему пришлось перед походом заложить свои драгоценности — и еще больше не хватало военного опыта. Продвижение далеко на юг Апеннинского полуострова, налаживание чересчур протяженных коммуникаций отдали его армию на милость полудюжины сильных, воинственных и потенциально опасных государств. Только двое из французского окружения короля по-прежнему проявляли оптимизм: его наставник и дворецкий Этьен де Веск, которого Коммин заклеймил как человека недальновидного, который ничего не слушал и не видел, и его кузен Людовик Орлеанский, который в этом походе видел возможность осуществить свои притязания на титул герцога Миланского. Он претендовал на него благодаря своей бабке, Валентине Висконти. Еще отыскалось немало итальянских беженцев, миланцев, генуэзцев, неаполитанцев, врагов Борджиа из Рима и врагов Медичи из Флоренции, готовых подстрекать короля больше, чем следовало.

Из всех основных государств Италии только Венеция, как всегда, стабильная и монолитная, не обладала врагами, интригующими против нее при французском дворе. Но ее представители — доверенные послы — в конце 1492 года, когда было предложено создать военный союз, проявили гораздо меньше энтузиазма, чем девять лет назад, мягко заметив, что Венеция и Франция уже находятся в таких тесных отношениях, что нет необходимости демонстрировать дальнейшее их укрепление. В любом случае, Венеция не могла принять участие в походе на турок — в 1482 году она подписала с Баязетом мирный договор. Дипломаты не добавили, хотя могли бы, что Венеция никогда не была с Неаполем в особенно хороших отношениях, и если Карл победит, она могла бы надеяться на приличный кусок при разделе. Зная, что Карл прекрасно осведомлен о том, что именно ее интересует, Венеция предпочитала соблюдать вооруженный нейтралитет и заняла свою любимую позицию в стороне. Эта политика не изменилась и на следующий год, когда Лодовико иль Моро отправил свою молодую жену Беатриче д'Эсте, уже искусного дипломата, в Венецию во главе посольства, чтобы уяснить намерения республики относительно грядущего вторжения. Ей оказали обычный торжественный прием, поместили во дворце Феррары и устроили экскурсию по городу. Она посетила заседание Большого совета, в ее честь в монастыре Пресвятой Девы был дан концерт. Но в качестве ответа она получила лишь заверения в уповании на милость божью и ничего не значащие фразы.

Лодовико надеялся на несколько более явную поддержку французского предприятия. Казалось, претензии герцога Орлеанского его совсем не интересуют — у него были более насущные заботы. После узурпации власти в Милане у законного герцога — его племянника Джано Галеаццо, женатого на дочери принца Альфонса Неаполитанского — он завяз в длительной вражде с неаполитанским правящим домом. Когда в январе 1494 года Альфонсо унаследовал трон своего отца Фердинанда, эта вражда приняла еще более грозные формы. Вскоре новый король заручился поддержкой Пьеро де Медичи, который недавно унаследовал от своего отца Лоренцо управление Флоренцией, и самого папы Александра. Это была серьезная комбинация, которая в случае внезапного нападения могла привести к низвержению Лодовико. Поскольку опасность возрастала, представители Милана в Париже все больше и больше старались подтолкнуть короля открыто проявить свои амбиции. Они почти приглашали его начать итальянский поход, хотя не в таком приглашении он нуждался в то время. Он уже купил за непомерную цену пассивное содействие Фердинанда Арагонского и Изабеллы Кастильской, Генриха VII Английского и императора Максимилиана Австрийского. Летом 1494 года он выступил во главе войска из 46 000 человек, включающего 11 000 конных воинов, 4000 швейцарских пикинеров и королевскую гвардию из шотландских лучников — крупнейшей на памяти живущих армии, собранной во Франции и впервые со времен Людовика Святого возглавляемой лично государем.