Зеркало Кассандры - Бернард Вербер

Он стоит на вершине башни, повернувшись к ним спиной. Ночь, низко плывут облака, воздух на такой высоте кажется ледяным. Его длинные волосы летят по ветру. Шесть часов вечера, темно. Он даже не дает себе труда обернуться, словно точно рассчитал все до той самой секунды, когда она подойдет настолько близко, чтобы услышать его голос.

— Добрый вечер, сестренка. Рад, что ты пришла. Восхищен тем, как ты предотвратила взрыв бомбы в Национальной библиотеке. Браво! Я горжусь нашей семьей.

Он по-прежнему не оборачивается. Идет мелкий пронизывающий дождь, но это, кажется, его нисколько не смущает. Машины внизу кажутся вереницами быстрых огоньков, иногда скрежещущих тормозами.

— Пока ты спасала жизни читателей Национальной библиотеки, я изучал вероятности Истории. Отсюда, с высоты. Чем выше стоишь, тем дальше видишь. И…

Он умолкает, не договорив.

Дождь усиливается. Столбы с антеннами радиостанций стоят вокруг них, как засохшие деревья. Под ногами у молодых людей находятся рельсы для кабинки мойщиков стекол с двумя длинными суставчатыми тросами.

— В моей мастерской несколько часов назад, когда я сортировал месяцами копившуюся информацию и составлял с ее помощью прогнозы, мне пришла в голову блестящая мысль. Я все понял…

Порывистый ветер закручивает дождь в ледяные вихри. Кассандра не может унять дрожь.

О ЧЕМ ОН ГОВОРИТ? ПОЧЕМУ ОН ВДРУГ ЗАМОЛЧАЛ?

Впервые молчание собеседника становится для нее невыносимым. Она чувствует то же нетерпение, которое испытывали все люди, сталкивавшиеся с ее манерой не отвечать на вопросы.

— Что ты понял? — спрашивает она наконец.

— Мы идем к Великой Катастрофе.

Новая пауза. Потом он продолжает:

— Потому что люди — глупые и стремящиеся к саморазрушению животные.

Он саркастически усмехается.

— Майя поняли, что приближается конец их цивилизации, и сами себя уничтожили. Я долго учился, чтобы прийти к тому же выводу. В наше время мы не только не можем найти выход из обскурантизма, мы погружаемся в него все глубже. Поверь мне, мои расчеты и выводы категоричны. Самое страшное приближается, и ничто не может его остановить. Ничто! Майя предсказали конец человечества в 2012 году, и он произойдет!

Он снова умолкает, словно тщетно ожидая какого-то сигнала. Потом продолжает:

— Конец света наступит в четверг двадцать первого декабря две тысячи двенадцатого года. Если говорить точно, то в тот момент, когда солнце взойдет над Толумом в Юкатане. В этот час начнется парад планет и звезд, который случается один раз в двадцать шесть тысяч лет. Произойдут землетрясения, за которыми наступит долгий ледниковый период.

Молния освещает небо, башня содрогается.

— По моему мнению, несколько лет, оставшихся до роковой даты, будут самыми трудными. Сначала разразятся эпидемии свиного, птичьего и коровьего гриппа. Месть свиней, коров и кур. Какая ирония, не правда ли? Потом наступит эпоха тотального терроризма, который зальет столицы свободного мира огнем и кровью, а диктаторские государства, особенно наиболее фанатичные, пощадит. Тогда, по крайней мере, все станет ясно даже тем, кто не понял правил геополитики. Ослепительно ясно.

Новая молния прорезает тучи.

— Затем произойдет полное загрязнение воздуха, воды и земли. Оболванивание масс окончательно остановит интеллектуальное развитие людей. Ложь будет выдана за правду, правда — за ложь. И только защитники последней будут иметь право приводить доказательства своей правоты. Постепенно извратится все. Добро станет злом. Зло — добром. Вплоть до апофеоза. Саморазрушение — как конечная цель вида, саморазрушение, с которым все смирились и которого все ждут.

Он наклоняется над пустотой.

— Столь популярные фильмы-катастрофы — не что иное, как зеркало, в котором человечество видит будущее. И картина собственной гибели кажется ему захватывающей.

Он пожимает плечами.

— Ничего нельзя сделать. Любой план спасения ждет неудача. Наша цивилизация обречена, как все плоды, которые неминуемо должны созреть, упасть на землю и сгнить. Наш мир уже гниет. Выживут только мухи, крысы и пожиратели падали. Наши последние друзья по несчастью.

— Нет, — говорит Ким. — Мы можем бороться.

Молодой человек с длинными волосами медленно оборачивается к новому собеседнику.

— Здравствуй, Ким Йе Бин. Приятно видеть твой энтузиазм и юношескую наивность. Ты любишь красивые фразы, у меня есть одна для тебя: «Пессимисты — это хорошо информированные оптимисты».

Ледяной смех Даниэля застывает на его губах саркастической усмешкой. Он добавляет:

— Эта фраза подводит итог всему.

Теперь, когда ее брат повернулся к ним, Кассандра впервые рассматривает его внешность. У него есть не только растрепанные волосы, но и настоящее лицо с тонкими, почти женскими чертами.

Он похож на меня.

Те же большие серые глаза, чуть более темные, те же волосы. Скулы у него повыше, чем у меня, губы — потоньше, лицо покрыто рубцами и шрамами — несомненно, результат несчастного случая с грузовиком.

Он кажется ей красивым.

— Не смотри на меня так, сестренка. Мне уже ничем нельзя помочь. Я ошибся, но я понял истину: будущее изменить нельзя.

Небо снова раскалывает молния совсем близкой грозы. Дождь хлещет с удвоенной силой, он стучит по крыше, его стук напоминает звуки там-тама.

— Бедная сестренка. Мы ни в чем не виноваты. Наши родители сознательно сделали нас не такими, как все, они сфокусировали нас на химере: на будущем. В этом проявилось их безумие, а не наше. Они не спросили нашего мнения. Видеть будущее — проклятие. Лучше ничего не знать. Как, наверное, спокойно быть блаженным кретином, ничего не понимать, верить в ложь, по-волчьи выть с волками, призывать хищников к убийству, идти проторенной дорогой. Как, наверное, приятно загрязнять окружающую среду, оправдывать тирана и обвинять жертву.

Дождь хлещет их по лицам, Кассандра все хуже слышит высокий, почти женский голос своего брата.

— Странные у нас были родители, сестренка. Они превратили нас в аутистов, потом в предсказывающие будущее машины, но они совсем забыли полюбить нас. Мы с тобой, сестренка, умеем делать необыкновенные вещи, но мы не умеем любить, поскольку нас никто не любил. Мы — результат двух удивительных экспериментов, «Эксперимента номер двадцать три» и «Эксперимента номер двадцать четыре», посвященных превращению ребенка в аутиста, у которого в дальнейшем развивается необыкновенный талант к предсказыванию будущего.

Даниэль снова смеется своим скрипучим грустным смешком.

— Поэтому я ушел из дому. Я не хотел дальше играть по их правилам. Я хотел сам вершить свою судьбу. Поэтому я с тобой не знаком. А ты, сестричка, пошла еще дальше. Я думаю, что ты забыла о детстве, чтобы смерть родителей не давила на твою совесть. Но надо уметь вернуться однажды на свалку своей памяти, чтобы найти забытые обломки себя самого. Ты делала это, не так ли?