Тайнопись - Михаил Гиголашвили

Вот, оказывается, в чем дело!.. Потому шаман так мрачен, а Мамур молчит!.. Нет уж, бес так просто не отдаст своё и наше!.. Всюду на него нападали, били, гнали, называли чужаком — но должно же быть и такое место, где он сам может нападать, бить и гнать!..

Дымный Ком тем временем подтаскивал всё новые камни и укладывал их вдоль обрыва. Потом, завихряясь, сказал:

— Они бросают детей в пропасти, сдирают с мужчин кожу, вешают женщин за груди! Они не воины, а дикари! Хуже нас, нечистых!.. Таскай камни!

Но бес уже и сам принялся за дело. Вырывал из земли старые валуны и, не обращая внимания на их беззвучные угрозы, подносил Кому. Тот выстраивал камни в ряды. Камни были недовольны, что их выкорчевывают из вечного сна. Кряхтели, гудели, охали. С одним седым упрямцем бес схлестнулся не на шутку. Валун никак не хотел покидать своего места:

— Всегда здесь лежал! — бурчал он угрюмо, цепляясь изо всех сил за землю, но бес вырвал его, приговаривая:

— Ничего, полежишь теперь внизу! Тебе всё равно, где спать!

А некоторые молодые камни сами торопились к обрыву, подталкивая друг друга и выстраиваясь в особые порядки. Сверху было видно, что шаман сидит в своем кругу, не шевелясь, а Мамур натирает мазью какой-то предмет, который, трепеща по-птичьи, пытается вырваться из его рук.

— Что это у него? — спросил бес у Кома.

— Корень. Он всегда с ним. Острый корень дуба.

Бес хотел еще что-то спросить, но Кома вдруг сдуло в сторону:

— Вон они!

В ущелье входили воины. Они шли быстрым шагом. На плечах у них висели щиты. В руках зажаты топоры и дубины. Волосы собраны под обручами. На спины накинуты шкуры с полосами металла. Лица спрятаны под железной бахромой.

— Мы перебьем их! — уверенно сказал Ком, подрагивая от напряжения.

Первые воины, завидев шамана и Мамура, вскинули копья и с криками заспешили вперед, но налетели на невидимые стены кругов и откатились. Некоторые поползли по склону — обойти сверху странную преграду. Другие бились у кругов, но тщетно — топоры скользили, копья ломались, а дубины отскакивали, как от скал.

Шаман запустил кинжал, который пошел метаться в толпе, поражая направо и налево. Возникла давка. Кинжал увертливо вонзался во всё живое. Колотушка взмывала высоко вверх и стремглав падала на головы, дробя лбы и затылки.

Тут и брат Мамур метнул свое оружие. Корень разил врагов в глаза и шеи, заскакивал под бахрому, добирался до сердец, вспарывал животы. А Мамур ловко направлял зеркальцем снопы ядовитых лучей, от которых воины грохались наземь в судорогах и рвоте.

— Надо найти первого князь-камня — за ним пойдут остальные! — кричал Ком, виясь среди глыб.

Кинжал и корень не успевали разить, лучи скользили по трупам, а колотушка застревала меж телами. Вдруг бес разглядел над ущельем какое-то облако. Это были двойники врагов!.. Они тащились за своими телами и могли быть опасны в куче!..

— Их много! Нам конец! — завопил бес.

— Отгоним! — рычал Ком, вертясь над камнями и выискивая их притаившегося вожака.

Но двойники прорвали круг и напали на шамана. Мамур взвивался в воздух, зависал и лучами жёг двойников, но их было слишком много, они сгустились в массу. Шамана было почти не видно под их грудой.

И тогда бес понесся на помощь хозяину. С ходу врезался в двойников, приняв свой истинный облик. Выпустив клыки и когти, прижав уши, ощетинившись и воя, он начал крушить всё подряд. И вмиг стал недосягаем для топоров и дубин, скользящих по его хребту. Стрелы он отводил хвостом, а щиты разламывал в щепы ударами окрепших лап.

Воины в ужасе ринулись прочь. Топча раненых, кидались ниц и закрывались руками и щитами, чтобы не видеть разъяренного сатану. А он реял в воздухе, беспощадно истребляя всё, что приближалось к хозяину.

Тут сверху с гулкой руганью покатился князь-камень. За ним понеслись другие. Они летели вниз, глухо ударяясь о склон, отрывисто вскрикивая и увлекая воинов в ущелье. Поднялся вихрь. В воздухе летали кусты, носилась галька. С яростным ревом стали вырываться из земли деревья и корнями вперед обрушивались на врагов. Начался камнепад. С треском стали змеиться трещины в горах. Где-то зашевелился оползень и с оглушительным треском стали лопаться скалы.

Бес в страхе прижал уши, но хозяин крикнул ему:

— Ты в круге! Поклонись Барбале!

Камни с бранью и проклятиями увлекали всё на своем пути. Облако двойников начало вихрем сносить в сторону. И чем больше воинов летело в ущелье — тем сильнее и дальше уносило их двойников. На дне пропасти валуны давили, резали, месили, кромсали и добивали раненых, а песок и трава заживо хоронили тех, кто еще был жив.

— Поклонись Барбале! И будешь спасен! — еще раз прокричал шаман.

— Барбале, помоги! — возопил бес, кидаясь на землю и чувствуя, как оседает и рушится небесный свод, гремят гонги, бьется пламя, а шкура корежится, сползая и превращаясь в пепел.

Скоро всё было кончено. Наступила тишина. Клубилась пыль. Кряхтели деревья. Перекатывались последние валуны, прекращая стоны умиравших. Кинжал тихо гудел, остывая. Колотушка лежала бездвижно. Зеркальце с комариным звоном отпотевало, приходило в себя. И корень царапался, выбираясь из-под груды тел.

В одном кругу сидел потный Мамур. В другом шаман держал в руках какое-то голое розовое существо.

— Спасибо, Барбале! Твоя власть! — сказал наконец Мамур, похлопывая коня, который лизал его израненное плечо. — Врагов отогнали.

— И душу спасли, — отозвался шаман и погладил притихшее существо: — Назовем его Агуна!

Все были счастливы, кроме идола, который, шевелясь в котомке как связанная курица, дурным голосом что-то бубнил и недовольно ругался до тех пор, пока Мамур украдкой не пихнул его острым корнем. Тогда идол, огрызнувшись, смолк. И стало слышно, как плачет шаман и шепчется с солнцем Мамур.

Глава 14

Прошло пять веков, а ночи в пустыне Гареджи по-прежнему холодны и коротки: едва стемнело — опять светает. Искрятся разломы скал. В ямах свищут суслики. Шмыгают в крупитчатом песке жуки. Вылезают греться ящерицы, переглядываются малым оком, топорщат гребешки, зевают, дергают лапками.

На рассвете отец Давид ушел из своей горной пещеры к реке. Там, в развалинах древнего капища, объявился речной гад. Лани, приходящие к Давиду доиться, не раз уже со страхом лепетали, что какой-то дракон днями отсиживается в норе, а ночами ползает в одиночестве по берегу, недавно утащил теленка и сожрал с рожками и ножками. Давид не верил, думал, что пугливым ланям это кажется. Однако ночью ему был вещий сон.

«Иисус уж полтысячи лет среди нас ходит, а старые раны не дают покоя», — в сердцах думал Давид. Идолово капище следовало срыть сразу, как только братья начали обживать это пустынное место. Сравнять с землей! Выжечь огнем, а не ждать напасти! И вот явилась гадина и поселилась там, где когда-то с амвона пучили свои пустые глазницы каменные болваны и железные бабы…