Делай со мной что захочешь - Джойс Кэрол Оутс

Человек без имени — имени-то его она ведь так и не сумела прочесть.

Похоже на камни по берегу океана, холодящий солоноватый запах.

Потом он снова сказал — будто заклинание, — что она красавица, что… Что… А через какое-то время снова схватил ее почти с таким же отчаянием, руки его безжалостно тискали ее спину, губы безжалостно сражались с ее губами. Элина почувствовала, что падает, летит вниз в каком-то новом для нее смешении мыслей и чувств; теперь она всецело отдалась ему и уже о нем не думала, не сознавала его. Она только чувствовала его, чувствовала его неудержимый порыв, чувствовала, как нужна этому человеку, — он что-то кричал непонятное, приказывал. Она не думала о нем — об этом человеке, чьего имени не знала, человеке, которого не помнила и не могла вообразить. Она думала не о нем, не об этой таинственной силе, раскручивавшейся в нем, в его мускулах, а лишь о том, как он безжалостно проникал в нее. Она не помнила, чтобы когда-либо испытывала нечто подобное. Она была потрясена, напугана этим неослабеваемым напором, этим стремлением погрузиться глубже, глубже, так что ее словно отбрасывало назад, мозг ее отбрасывало назад, во тьму…

Она дышала коротко, прерывисто, как и он. Но он не мог пробиться к ее сознанию, вырваться из замкнутого круга своих борений, и ей казалось, что она надежно защищена от него, от всего, что испытывает он, — так она думала и одновременно боялась, что ей придется это испытать. А под конец он и вовсе перестал сознавать, что это она. Тело ее вздрагивало в унисон с ним, шея напряглась, когда она почувствовала, как страшно напряглась его шея, все жилы на его шее, она ощутила тяжесть его головы, его лицо, его рот, — и, однако же, она ускользнула от него, погрузившись в глубокий, самозабвенный покой, сознавая, что тело ее опустошено и ничто больше ей не грозит.

Она почувствовала, как дрожь прошла по его телу. Она крепко держала его в объятиях.

И задышала легче, словно желая успокоить его. Может быть, теперь и он обретет такую же ясность. Ощущение себя, которое было куда-то загнано, затравлено, сжато до того, что лишилось очертаний, теперь вернулось к ней, и она уже вполне ясно почувствовала, какая у него спина, какие на спине мускулы, какая гладкая кожа, — во всем этом было уже что-то знакомое, обычное тело мужчины.

— …значит, ты… мы…

Он не докончил фразы, задохнувшись.

Он лежал рядом с ней, прикрыв лоб сгибом руки.

— …значит, ты… ты любишь меня?.. — спросил он.

Элина посмотрела куда-то в конец комнаты, через это пронизанное солнечными лучами пространство. Она сознавала, что их тела лежат рядом, но не взглянула на них. Что это все-таки значит? Она совершила преступление? Изменила мужу? В самом деле?.. Ох, конечно же, в самом деле — таким реальным было шуршание в комнате невидимых вентиляторов, дорогого сложного механизма! Таким реальным было прерывистое дыхание этого мужчины! Она любила его. И то, что произошло, было реальностью, настоящим, даже если сама она и не была настоящей.

— Я не знаю, — вслух сказала она.

Но он не услышал. Он дышал быстро, неглубоко. Когда же он заговорил, то голос его звучал как всегда, он старался, чтобы голос его снова звучал как всегда:

— Но ты же возвращаешься к нему?.. Когда ты возвращаешься?

— Я не знаю, — сказала Элина.

— Ты не уйдешь от него?

Элина снова почувствовала, как на нее накатился ужас, но не затопил ее. Секунду она лежала рядом с ним, раздумывая, почему он задал ей этот вопрос. Потом сказала:

— Нет.

Он нагнулся над ней. Раскрасневшийся, улыбающийся. Ее поразило то, каким родным показалось ей это лицо, его темные, проницательные, умные глаза. Тело его больше не сотрясала — эта страшная сила, это безудержное желание, которое чуть не погубило ее…

— Ты действительно была тут и ждала меня, — сказал он чуть ли не с торжеством. — Теперь мне больше ничего не нужно… ничего не нужно до конца моей жизни. — И, счастливый, он снова поцеловал ее. Она почувствовала, что его счастье не нуждается в ней — такое оно было могучее, а она такая безвольная, такая пустая, так недостойна этого счастья.

— Но я с трудом тебя узнал, — сказал он.

Элина мирно лежала под его теплым, любящим, ей одной предназначенным взглядом, чувствуя, что он оценивает ее, делает более совершенной. Ей казалось, что все пришло в идеальное равновесие, в идеальное тожество, как в зеркале: Элина, лежащая рядом с ним, и Элина в его мозгу.

5

Когда Элина вернулась в поместье Майнера, она увидела на подъездной аллее большую черную машину, машину, взятую напрокат. Значит, Марвин здесь.

Одета она была так же, как в пятницу, только на ней был еще плащ из тонкого черного пластика, который она купила за доллар 98 центов с уличного прилавка у автобусной станции. Шел дождь, и температура упала до пятидесяти с небольшим[10]; волосы у Элины лежали мокрыми прядями на лбу и на шее. Она была без сил. Увидев черную, взятую напрокат машину, она не могла даже сосредоточить на этом мысли.

Муж вышел ей навстречу. Она увидела, что он вышел быстро, затем побежал. Она сознавала, что он кричит на нее — или ей, — но лишь сонно, словно пьяная, мотала головой. Где ты была? Что с тобой случилось? — кричал он. У Элины же сильно кружилась голова: она давно ничего не ела — забыла поесть. Муж обнял ее, и она сразу прижалась к нему.

Ты больна?.. С тобой что-то случилось? Кто-нибудь посмел?..

Он ввел ее в дом. Она заметила, что там еще кто-то есть, какой-то мужчина, но не Теодор, — он отступил, когда Марвин, спотыкаясь, вошел с ней в дом. Кто-нибудь обидел тебя?

Она лишь выдавила из себя: Никто.

А потом она опустилась куда-то — на кровать. Другую кровать. Покрывало было неровное и жесткое — узлы и завитушки, вывязанные крючком, грубые, как веревка. А у нее и так уже саднило лицо — словно она ободрала кожу. Элина носом чувствовала, как встревожен муж, в каком он предельном волнении, чувствовала знакомый резкий запах его пота: она знала, что Теперь ничто ей не грозит.

К ней вызвали доктора — приехал загорелый улыбчивый мужчина, еще один приятель Гарри Майнера. Элине хотелось только спать, но она понимала, что должна что-то сказать, что очень важно, чтобы она что-то сказала. И она услышала свои слова: рассказала им, как заблудилась, зашла слишком далеко и заблудилась, а потом озябла, устала, растерялась… Марвин стоял над ней и смотрел ей в лицо, и она увидела, как сначала он поверил всему, а потом все отверг и после долгого, мучительно медленного раздумья снова поверил.

— Элина, Боже ты мой… — сказал он, — я так волновался… я… я просто не знал, что и думать… я голову потерял от волнения…

— Извини, — сказала она.

— Никто тебя не обидел? Никто к тебе не приставал?