Королевский выкуп. Последний рубеж - Шэрон Кей Пенман

наслаждениях плоти. Здравый смысл говорил, что три беременности за три года дорого обойдутся телу женщины. Нельзя допускать, чтобы Джоанна вот так рожала младенца за младенцем. Но воздержание годно лишь для монахов, и даже они иногда не в силах сдержать обеты. Тут Раймунд вспомнил разговор с одной из прежних любовниц – она говорила, что женщина может избежать беременности, выпив вина, смешанного с листьями ивы. А еще она утверждала, что есть колдовские зелья и амулеты, которые не дают семени пустить корни в чреве.

Раймунд не сомневался, что даме Эскивии эти средства известны. Она добрая и практичная женщина и наверняка согласится, что Джоанне нужен промежуток между беременностями для восстановления сил. И в конце концов, кому лучше повитухи известно обо всех опасностях родов? А если Джоанна не узнает, что они сделали, то не будет повинна в грехе. У него-то грехов без счета, что изменится, если прибавить еще один? Между угрозой жизни его жены и риском провести в Чистилище больше времени для него выбор не представлял сложности.

* * *

За время своего брака с Генрихом Алиенора провела в Туре не так много времени, предпочитая замки в Шиноне и Анжере. Крепость Тура не славилась ни укреплениями, ни комфортом и состояла из большого зала длиной более девяноста футов, жилых комнат над ним и прилегающей прямоугольной башни в юго-восточном углу двора. Но в этот душный летний вечер в середине июля замок стал сценой впечатляющей исторической церемонии. Алиенора намеревалась принести оммаж королю Франции за свои владения в Пуату.

Зал был набит вассалами Филиппа, но лишь у Матье де Монморанси хватило любезности – или смелости – выразить ей соболезнования о смерти сына. Бартелеми де Вандом, архиепископ Турский, восседал рядом с Филиппом на помосте, но не смотрел на Алиенору и, кажется, наслаждался почестями. Тур был частью Анжуйской империи, однако само архиепископство Тура подчинялось французскому королю, и архиепископ вертелся как человек, зажатый между двух голодных волков.

На помосте сидели также внук Алиеноры Артур и его мать, сопровождаемые бретонскими лордами, которых Ричард имел обыкновение называть «обычными подозреваемыми» – они всегда были готовы забросить сети в мутную воду. Взгляд Алиеноры на минуту остановился на мальчике. Ему всего двенадцать, он будет выше отца, когда вырастет. Сказать по правде, она не видела в нем особого сходства с Жоффруа – Артуру достались темные глаза Констанции и ее высокомерие. Было бы все иначе, и вырос бы Артур другим, если бы воспитывался при дворе ее сына, как хотел Ричард? Мальчик бойкий, Ричарду бы это понравилось. Взгляд Алиеноры скользнул по бывшей невестке. Констанция никогда не старалась скрывать враждебность. Даже теперь она не понимала, что ради личных обид пожертвовала блестящими возможностями Артура. Алиенора могла ей рассказать, как горек вкус мести, но она и сама скоро это узнает.

А вот присутствие среди бретонцев Гийома де Роша, анжуйского барона, некогда безоговорочно преданного Ричарду, ее встревожило. Он ведь должен быть связан клятвой с ее сыном, не с Артуром. Алиенора решила, что поговорит с ним прежде, чем покидать Тур. Но теперь пришло время для другого.

Она вышла из толпы и направилась к помосту. Зал затих. Привычно, когда муж или сыновья наследницы приносили оммаж от ее имени, но сейчас, бросая вызов традициям, Алиенора приносила оммаж сама. Она не сомневалась, что многие из вассалов Филиппа возмущены и изумлены тем, что женщина независимо от мужчины пользуется этим правом. При французском дворе это объясняют ее отчаянным стремлением сохранить свои земли. Никто не поверил бы, что она способна поставить свое герцогство превыше интересов Ричарда. А вот с Джоном дело иное.

Подойдя к помосту, Алиенора опустилась на колени перед французским королем, протянув руки, которые Филипп должен был взять в свои

– Миледи королева, желаешь ли ты стать моим вассалом? – голос Капета не выражал ничего, как и глаза. Алиенора впервые встречалась с ним лицом к лицу. Внешность у короля была не царственная – он не сумел бы усмирить всех одним взглядом, лишь войдя в зал, как это делал Ричард. Но он дышит Божьим воздухом и намерен разрушить Анжуйскую империю, а Ричард теперь спит в мраморном гробу, в аббатстве Фонтевро. Алиенора опять ощутила боль и изо всех сил постаралась справиться с ней. Весь остаток жизни она будет оплакивать сына, но не сейчас, не здесь.

– Желаю, милорд король, – спокойно произнесла она, не выдавая чувств, подобно ему. Когда он поднял ее на ноги, чтобы скрепить церемонию поцелуем, ее не удивило, что губы, коснувшиеся ее губ, холодны как лед.

За оммажем должна следовать присяга на верность, и она опять преклонила колено, когда священник вынес маленький реликварий. На какой же святыне предстоит ей поклясться? Не все они одинаково заслуживали доверия – Алиенора очень сомневалась, что соломинка из яслей Младенца Христа или гвоздь из распятия сохранились бы столько столетий. Впрочем, это было неважно.

– Я клянусь своей верой, – произнесла она, – хранить верность королю Филиппу, не причинять ему вреда и всецело блюсти свой оммаж ему против всех, с чистой совестью и без обмана.

Лишь тогда Филипп улыбнулся.

Алиенора опять поднялась на ноги. Теперь оставалась только церемония утверждения, когда французский король формально «вернет» ей на хранение ее собственные владения. Вассалам-мужчинам обычно вручали при этом и материальные символы: скипетр или копье. Так что же Филипп даст ей, своей первой даме-вассалу? Скорее всего, перчатку. И потом все закончится. Как вассал, Алиенора будет обязана Филиппу повиновением, военной поддержкой и мудрым советом, а он, как ее сюзерен, будет обязан ее защищать.

Улыбка, которой Алиенора ему ответила, казалась такой искренней и довольной, что брови Филиппа сдвинулись, а его собственная усмешка исчезла. Он был насторожен и недоверчив – как и следовало ожидать. Теперь, когда он признал ее законной наследницей ее герцогства, претензии Артура, как наследника Ричарда, на Пуату, становились бессмысленными. И еще, принося оммаж французскому королю, она лишила его законных оснований на вмешательство в дела Аквитании и Пуату. Как сюзерен он обязан будет защищать ее права, даже против Артура.

Филипп наверняка это понимал. Но Алиенора знала – он не мог лишить себя зрелища, как гордая мать Ричарда покоряется ему. Король видел в этом не только лестное признание своей власти, но и унижение Джона, доказательство, что тот