Резервист - Владимир Стрельников

Сухогруз «Медведь», Залив.

23-й год, 30-й день 3-го месяца

Мы сегодня утром вышли из душного и негостеприимного Нью-Дели. Перевезенные вчера вечером на корабль женщины и дети вроде как особых хлопот не доставляли, но на борту было тяжело. Ночью кто-то плакал, ребятишки кричали во сне, навеянном снотворным и антидепрессантами. Хоть люди и крепились, но дети были напуганы, женщины напуганы и изнасилованы, три из них ранены и одна слегка контужена светозвуковой гранатой. Так что ночью поспать практически не вышло. Попробуй засни после вахты, когда с той стороны ящиков кто-то всхлипывает, а кто-то тихо плачет. Женщины, несмотря на жару, не поднимались на палубу, сидели внизу рядом с детьми. Маленькие ребятишки, правда, не усидели в каютах и сейчас были рядом с матерями, что очень не нравилось боцману и одной из спасенных женщин, которая оказалась врачом. На самом деле, внизу уже было душно, хоть вроде и ветерок небольшой дул, и тень под навесами сохранялась. Но даже на верхней палубе нельзя было разместить столько народа, разве на ящиках, торчащих из трюма. Там как раз сидели кучкующиеся возле спасительницы узбечата, которые, оказывается, абсолютно не говорили по-русски. А избитая, с посиневшим и опухшим лицом, но непобежденная Ольга Васильевна хоть и была учительницей русского на пенсии, но узбекским владела свободно, в отличие от большинства спасенных. Те говорили примерно на моем уровне, то есть умели поторговаться на базаре и поздороваться. Блин, Союз распался вроде недавно, а по окраинам бывшей империи уже выросли подростки, вообще никогда не говорившие по-русски. Хотя ладно, то, что было, – быльем поросло. Кстати, Ольге Васильевне англичане подарили редкую штукень, «Веблей Марк-4» времен Второй мировой, причем в весьма неплохом калибре 38 Смит-Вессон. Здоровенный и тяжелый револьвер сейчас висел на поясе учительницы, и она его, похоже, даже в душе не снимала. Впрочем, я ее прекрасно понимал. И преклонялся перед учительницей. Суметь пройти трущобы без оружия – это можно считать чудом, но только если не глядеть в глаза этой женщине. Умные, сильные, ясные. Как сказала Ольга, ее тезка так и шла через толпу индусов – глядя им в глаза. И те расступались.

– Блин, скорее бы до Берегового добраться. Тяжело здесь. – Подошедший матрос смахнул пот, вытер руку о штанину. – Столько баб на корабле – не к добру.

– А Ольга? Она же постоянно с вами? – поинтересовался я.

– Она не баба. Она – суперкарга! – отрезал мужик и ушел.

Сухогруз «Медведь», Залив.

23 год, 31-й день 3-го месяца

Позевывая, я стоял возле левого борта в тени грузового крана. Который день недосыпа, и кофе уже мало помогал, хотя в нем и молоток не утонул бы, настолько крепкий заваривали. Ничего, днем плюну на все и завалюсь дрыхнуть на полу какой-либо из пацанских кают. Они все равно днем по пароходу шарятся, заморочили боцману голову напрочь. Так что посплю спокойно в прохладе. А то вчера не удалось, то вахта, то пулеметы с ПТР солидолом мазали. Хотя он в здешней жаре течет с железок, но лишним не будет.

Из трюма выбралась тоненькая фигурка в здоровенных шортах и явно великоватой футболке. Одна из девчонок-подростков, которые вместе со взрослыми женщинами спали в трюме. Может, в туалет захотела или, наоборот, холодной водички попить. Тут установили пару кулеров в надстройке, в дополнение к стоявшему. Народу много, вода и в этих кончалась мгновенно.

Но девчонка целеустремленно подошла к борту, взялась руками за поручни, немного постояла, собираясь с духом. И, коротко выдохнув, оперлась ногой на нижнюю железяку…

– Пусти!!! – завопила девчонка, молотя ногами в воздухе. – Пусти меня!!!

– И не подумаю! – поставив ее у переборки и прижав автоматом, ответил я. – Ты чего, с ума съехала? Куда тебя понесло? Жить надоело?

– Да! Тебя не щупали, как курицу!!! И не насиловали мать на твоих глазах, когда получили запрет изнасиловать меня! И не твою мать застрелили англичане, ненавижу их! – Из глаз девчонки прямо-таки хлынули слезы. Она оторвала руки от моего АКМ и прижала их к лицу.

– Ну, сестренка, поплачь. – Я неуклюже взял ее за плечи и повел к скамье на юте, шуганув Коляна, примчавшегося на шум.

Усадив девочку, дал ей пластиковый стакан с водой, принесенный успевшей что-то сообразить Леной. Ленка уселась рядышком с девочкой, обняла ее, начала гладить по голове и плечам, трясущимся от рыданий.

– Тебя как зовут? – спросил я у немного успокоившейся девочки.

– Оксана Мищенко, – хлюпая носом, ответила та и шумно высморкалась в протянутый мной платок.

– Ксюш, ты пойми, твоя мама была бы совсем не рада твоему самоубийству. Жизнь – это счастье. Ты вырастешь, станешь сильной, поумнеешь. Красавица ты уже сейчас, правда зареванная и сопливая, так что найдешь хорошего парня, выйдешь замуж. – Я говорил и пытался понять, правильно ли все делаю. Ну не психолог я! Оторвать бы яйца тем мразям, которые завели такой бизнес!

– Ага, и мы будем жить долго и счастливо и умрем в один день. И то, что случилось, – ничего не значит? – уже осмысленно, зло спросила девочка.

– Значит. Можешь не сомневаться, те, кто это затеял, свое получат. Большинство из этих гадов уже в яме гниют. Остальных ищут те англичане, которых ты ненавидишь и которые вас освободили. Но запомни – твою маму убили не английские солдаты. Ее убили те, кто хотел сделать вас рабами. И на Старой Земле свое получат тоже. Только ты все вспоминай, каждый шаг там, все фамилии, все приметы, кто и что говорил и обещал. По прибытии вас будут долго расспрашивать, скорее всего, контрразведка, так что вспоминай, думай.

– Я лучше нарисую, – хлюпнув носом, ответила Оксана. – Всех нарисую, у меня неплохо получается.

– Это еще лучше. И живи, за себя и за маму. – Лена внимательно глянула девчонке в глаза. – Хорошо? И что это у тебя за баночка? – Ленка поглядела на небольшую то ли банку, то ли термос, который Оксана примотала себе на левое предплечье.

– Там мама. – Оксана склонила голову к капсуле и погладила ее правой рукой. – Англичане отдали пепел из крематория.

– Дуреха ты, Оксана, сама чуть не согрешила и мать без отпевания оставить могла. Ничего, приедем в наши края, маму похоронишь по-людски. – Надо же, не замечал у Елены религиозности. Но главное, девочка немного успокоилась.

– Лен, а ты откуда взялась? – только сейчас спохватился я. – Ты же спала вроде.

– Поспишь с вами. Оксанка так визжала, что всех перебудила. Но мамаши из трюма не полезли, они своих детей перепуганных успокаивали, да и сами здорово перепугались. Только мы выглянули и врач, Дарья Андреевна. Но она к маленьким сначала рванула проверить, а к тебе на помощь Константиныч меня делегировал. Да вот и врач пришла. – Лена кивнула мне за спину.

Все женщины, подростки и детишки из спасенных носили легкие кеды производства здешнего раджи, так что их было практически не слышно. Тем более что врач, красивая кареглазая шатенка, оказалась стройной и подтянутой. В плену у наркоторговцев это могло нехорошо аукнуться, но из-за красоты ей повезло, если можно так сказать. Насиловал ее один мужик из самой верхушки бандитов. И она при штурме разбила ему голову здоровенной вазой, так что этот главарь оказался одним из тех, которые украсили дворовые ворота. И Дарья Андреевна была единственной из спасенных, имевшей какие-то деньги, кроме тысячи экю. Англичане выдали освобожденным людям по тысяче из бандитской кассы, а врачу отдали все наличные деньги, которые были у ее насильника. Плюс все оружие и чуть ли не килограмм золота и драгоценностей, принадлежавших этой тушке. Так что у доктора имелись понтовейший золоченый «Дезет Игл», итальянский полуавтоматический дробовик в позолоте и болгарский АК, на который сменяли золоченый узи. Пистолет она продавать не стала, решила оставить на память, вроде как рога на стену или шкуру к камину. А дробовик оказался просто хорош, ей морпехи отсоветовали его менять. Приклад только придется под себя укоротить в Демидовске.