Волки на переломе зимы - Энн Райс

Он откинулся в кресле, не открывая глаз, и стал молиться громким шепотом, отчаянно пытаясь вложить в них веру.

– Я не знаю, кто Ты и каков Ты, – шептал он. – Я не знаю, нужны ли Тебе молитвы и прислушиваешься ли Ты к ним. Я не знаю, с Тобой ли теперь Марчент, и не знаю, может ли она или любая другая сущность или сила между землей и небом предстательствовать перед Тобой. Я очень боюсь за брата. – Он пытался думать, думать и молиться и делать и то и другое вместе. Но каждый раз он обязательно запутывался.

В конце концов он открыл глаза. В свете мерцающих свечей, игривого огня было хорошо видно, как из объемной тени, сгустившейся под потолком, изредка падали пурпурные лепестки орхидей. Внезапно его охватило ощущение покоя, как будто кто-то пообещал ему, что все закончится хорошо. На мгновение ему показалось, что он здесь не один, хотя он не мог сказать, откуда возникло это ощущение. Несомненно, кроме него, среди черных стекол, ограничивающих просторную полутемную оранжерею, не было никого. Или все-таки кто-то был?

Около семи часов к парадной двери подъехали Лоррейн и Джейми. К тому времени всем Мейтлендам подготовили спальни с фасада и в восточной части дома.

Лоррейн оказалась чрезвычайно привлекательной, высокой, худощавой женщиной – пожалуй, даже слишком худой – с узким очень приятным лицом. При виде таких лиц кажется, что их обладатели ни в коей мере не подвержены коварству или злым умыслам. Полные жизни глаза, большой рот. Она была одета в определенно винтажный костюм из шелкового гро-гро цвета слоновой кости с накладными карманами из черного бархата. Длинные прямые белокурые волосы она носила распущенными, по-девичьи, и они свободно ниспадали на плечи. Шляпы на ней не было.

Кристина сразу бросилась в объятия матери.

Рядом с ними стоял Джейми – в синем пиджаке и серых шерстяных брюках, около пяти футов и четырех дюймов ростом и уже очень походивший на взрослого мужчину. Он был белокур, как мать, коротко подстрижен по моде студентов Лиги Плюща[13], но его сходство с Джимом сразу бросалось в глаза, в том числе и ясный, немного задиристый взгляд. Он, не раздумывая, протянул Ройбену руку.

– Очень приятно познакомиться с вами, сэр, – светским тоном произнес он. – Я иногда читаю ваши статьи в «Обзервере».

– И мне тоже очень приятно, Джейми, – ответил Ройбен. – Ты даже представить себе не можешь насколько. Милости прошу вас обоих пожаловать в дом.

Лиза и Фил тут же пригласили детей с собой, явно для того, чтобы дать Ройбену возможность перемолвиться с Лоррейн наедине.

– Да, мои дорогие, идите пока с мистером Голдингом, – сказала Лоррейн. – Профессор Голдинг, вы, конечно, не помните меня, но мы как-то встречались в Беркли…

– О, прекрасно помню, – перебил ее Фил. – Вечеринка в саду у декана. Мы с вами беседовали о поэзии Уильяма Карлоса Уильямса и о том, что он был не только поэтом, но и практикующим врачом. Я очень хорошо помню тот разговор.

Эти слова изумили и обрадовали Лоррейн; она сразу почувствовала себя свободнее.

– Неужели вы действительно помните тот вечер?!

– Конечно. Вы были там самой красивой из всех женщин. И ходили в изумительной шляпе. Ее я тоже накрепко запомнил. В этой шляпе с большим полями у вас был классический британский облик. Мне сразу пришли на ум королева и королева-мать.

Лоррейн слегка покраснела и рассмеялась.

– Вы, сэр, настоящий джентльмен.

– Пойдемте, – вмешалась Лиза. – Пусть молодой человек поужинает, и вы, Кристина, дорогая, тоже идите с нами. В малой столовой готово горячее какао. А господин Ройбен и миссис Мейтленд поговорят наедине.

Ройбен проводил Лоррейн в библиотеку, к сакраментальному честерфильдовскому дивану рядом с камином, который все обитатели Нидек-Пойнта предпочитали диванам и камину, находившимся в громадном, как пещера, зале.

Сам он, как всегда, расположился в клубном кресле, как будто в большом кресле, где сейчас никого не было, по обыкновению сидел Феликс.

– Я уже говорила вам и еще раз повторю: это моя вина, – сказала Лоррейн. – Я не сумела справиться с ситуацией.

– Лоррейн, но ведь это дети Джима, верно? Прежде всего позвольте заверить вас, что мы нисколько не шокированы и не расстроены. Напротив, мы очень рады, рады за Джима и за всех нас. А Джим, когда узнает, будет просто счастлив. И мы с отцом очень хотели бы вас в этом убедить.

– О, вы очень добры, – ответила она; в ее голосе прорезалась невеселая нотка, связанная, вероятно, с воспоминаниями. – Вы очень похожи на брата. Но, Ройбен, ведь Джейми – я имею в виду Джима – ничего не знает о детях. И не должен узнать.

– Помилуй бог, почему?

Она вскинула голову, видимо, собираясь с мыслями и с духом, а потом принялась поспешно, но очень спокойно и деликатно рассказывать со своим певучим, серебристым британским акцентом.

Дети узнали, что Джим их отец, когда им исполнилось десять лет. Их отчим, профессор Мейтленд, перед смертью взял с Лоррейн обещание, что она раскроет им правду, когда придет время. У них есть полное право знать, кто их настоящий отец. Но они узнали также, что их отец – католический священник и поэтому не сможет общаться с ними до тех пор, пока они не станут совсем взрослыми.

– Они отлично поняли, – сказала она, – что любые разговоры о детях сломают карьеру их отца.

– Лоррейн, все совсем не так, – возразил Ройбен. – Он должен узнать. Ему это необходимо. Он должен как можно скорее познакомиться с этими ребятишками. Лоррейн, он все время помнит о вас…

– Ройбен, – перебила она, осторожно положив ладонь на руку Ройбена. – Вы не понимаете. Если он узнает о детях, то, скорее всего, лишится сана. Он должен будет рассказать обо всем архиепископу. А архиепископ попросту отлучит Джима от богослужений. Разве вы не понимаете, что это может сломить его? Тот человек, которым он стал, может просто-напросто погибнуть. – Она говорила негромко, настойчиво и очень уверенно. – Не сомневайтесь, я все это выясняла. Я посещала церковь, где служит ваш брат. Конечно, так, чтобы он не заметил. Но я слушала его мессы и проповеди. Я знаю, как он сейчас относится к жизни, а ведь, Ройбен, я очень хорошо знаю, каким он был до того, как стал священником.

– Но, Лоррейн, он ведь может тайно…

– Нет, – возразила она. – Поверьте, не может. Это выяснял мой собственный адвокат. В церкви сейчас такая атмосфера, что она на это не пойдет. За последнее время произошло слишком уж много скандалов, слишком много разногласий между священниками, слишком много известных священнослужителей оказались замешанными во всякие аферы, попались на тайных семьях, на развращении малолетних и тому…

– Но ведь это же совсем другое дело!

– Если бы так. Но это не так. Ройбен, когда ваш брат решил стать священником, он писал мне. Я уже тогда поняла, что, если расскажу ему о детях, его не примут в семинарию. Мне было известно, что он считает, будто каким-то образом загубил мою беременность. Я тщательно обдумывала все это. Я советовалась со своим духовником из англиканской церкви. Говорила с профессором Мейтлендом. И решила в конце концов, что будет лучше, если Джим так и останется при убеждении, что я тогда выкинула. Понимаю, что это было далеко не идеальное решение. Но ничего лучшего для Джима я придумать не смогла. Когда дети подрастут, станут взрослыми…