Серебряный Ястреб - Екатерина Соболь

Управление Гарды возвышалось над городом, как огромный черный камень. Ларри слышал, что это строение жителям не особо нравилось, но сам он находил его великолепным. Все пять – целых пять! – этажей были облицованы гладким обсидиановым камнем, и домишки, теснившиеся вокруг, казались крохотными.

Их остров был случайным куском суши посреди бурного моря, каменистым и открытым всем ветрам, поэтому дома здесь издавна строили тесными и с маленькими окнами, чтобы сохранить хоть немного тепла. Их народ сначала выжил на этой бесплодной земле, а потом взял под свое покровительство и научил своему взгляду на жизнь добрую треть известного мира, и от этого Ларри чувствовал особую связь со своей родиной – им обоим так мало было дано изначально, но они сделали головокружительную карьеру.

Выпускники Школы Номер Один чаще всего становились бесстрашными магами-захватчиками новых земель, а Ларри сам захотел остаться дома, на острове. Иметь личные желания не полагалось, поэтому Ларри ловко замаскировал его под нежелание позорить Империю перед другими народами монструмом в виде дурацкой птицы. И с тех пор вот уже год он был, как сказали бы раньше, счастлив.

Золотые маги жили в хаотичном мире, где ничего невозможно планировать, но у него все было под контролем. Через пять лет он получит следующий магический ранг, через десять – станет главой отдела, через двадцать – войдет в управляющий комитет, ну а потом… Ларри довольно вздохнул, представив себя главой Гарды, старым и почтенным: он идет по улице, а все уважительно кивают ему. Сироты обычно не поднимались так высоко, но он собирался стать первым.

Цель поближе и попроще у него тоже была. Она появилась месяц назад, доставила много часов отчаянного ужаса и стыда, но результата пока не принесла никакого. Если бы Ларри о ней спросили, он бы сквозь землю провалился, но, к счастью, никто не знал. История была глупейшая, но даже сейчас, теплым утром, при мысли о ней Ларри облился холодным потом.

С деревьями у них на острове всегда было небогато, их ценили и берегли, слагали о них поэмы и песни. До создания Империи печь, говорят, топили разве что в самые лютые морозы. Теперь-то народ процветал, в столице было полно дешевого угля и дров, привезенных с других концов Империи, но старые привычки умирают с трудом – многие семьи по-прежнему мерзли, но не топили.

А месяца три назад Ларри увидел кое-что потрясающее. Вопреки призывам нового словаря, эти слова никак не заменялись на «кое-что эффективное», потому что вещь, которая потрясла Ларри, была эффективной примерно на один процент из ста.

Маленькое дерево в керамическом горшке – настоящее, с узловатым стволом и глянцевыми толстыми листьями. Оно стояло на столе большого начальника, которого они с капралом и парой других гардианов пришли задержать за взятки. Ларри оглушенно таращился на это дерево все время, пока капрал толкал мерзавцу речь о том, что честь – основа великой Империи и кто нарушит ее законы, тот не заслуживает сострадания.

Дерево. В горшке. Дерево, которое всегда с тобой. Дерево, которое можно носить под мышкой. Или водрузить на рабочий стол. Или поставить у кровати, чтобы оно ждало тебя дома. У Ларри взмокли ладони. Свое собственное дерево!

Пару дней он бредил этим домашним деревом и бил себя по рукам, чтобы не пытаться узнать, куда дели конфискованные ценности взяточника, потом плюнул и узнал. Оказалось, суровые ребята из отдела народного добра уже выставили вещи на распродажу, где каждый, кто предложит цену получше, мог купить, что приглянулось. Ларри велел себе не ходить, но вместо этого выяснил, где и когда будет распродажа, соврав, что это в интересах расследования. Гардианам полагалось быть образцово равнодушными к вещам, и за использование служебного положения его бы, как говорится, по голове не погладили, хотя Ларри понятия не имел, зачем в Древнем мире люди трогали друг друга за голову.

Он шел на распродажу, переодевшись из униформы в обычную одежду, и трясся, потому что собственные симптомы напоминали ему лекции о любовнобольных. Зацикленность, ложь с целью добраться до объекта мании, все мысли и желания направлены в одну точку, интерес к полезной деятельности резко снижен, сердцебиение частое, дыхание затруднено. Если бы кто-то в этот момент проверил Ларри на болезнь, плакала бы его карьера – ему тут же влепили бы в грудь камелию, а великим теневым магом не стать, когда у тебя обрублена важнейшая способность самому истреблять в себе любовь.

Ларри воровато утешил себя тем, что до следующей проверки еще полгода. Потом запоздало понял, что именно так, скорее всего, больные и рассуждают. Повернул было обратно, но все-таки не повернул. Дошел до причудливого здания рынка, где оживленно толпились люди. Отсидел продажу заморских картин, посуды с тонкими орнаментами и книг на неизвестных языках.

Когда выставили дерево, Ларри вскочил со своего места. Оно немного поблекло, листья обвисли, за ним, наверное, как-то неправильно ухаживали, и Ларри пообещал себе, что, если дерево ему достанется, он узнает все о том, как сохранить его дольше. Потом услышал начальную цену и сник. Она была на грани его возможностей, а люди тут же начали выкрикивать все новые и новые цифры, одну больше другой. Ларри лихорадочно высчитывал, что при зарплате в десять серебряных квадратов в месяц и плате за комнату в пять он все-таки сможет отдать за дерево двадцать. Даже тридцать – есть же конторы, которые дают взаймы под проценты!

Когда цена перевалила за пятьдесят, Ларри сел обратно, уронив руки между колен. Он привык добиваться своего и теперь поверить не мог, что все закончится так. В конце концов дерево продали за шестьдесят квадратов – неслыханная, огромная цена. За товаром на сцену поднялся богатый человек в темно-синем наряде: по холодному переливу ткани Ларри сразу понял, что эта шикарная одежка еще и в Ястреба позволяет превращаться. Сделана на заказ, не из стандартной темно-серой летной ткани. На секунду Ларри почувствовал острую, удушающую ненависть к человеку, который выложил на стол деньги, обхватил двумя руками горшок и вернулся на свое место, видимо рассчитывая еще что-то купить. Небось один из тех богатых торговцев, что сколотили состояние на продаже вещей из новых уголков Империи.

Ларри вскочил и выбежал на улицу. Для поэтической красоты момента тут должен был бы пойти дождь, но вечер оказался солнечный и по-летнему яркий. Но грусть все равно позволила создать магию – Ларри прямо почувствовал, как Тень в нем растет и ширится. Тоска по дереву, зависть к богачу, ярость проигравшего, страх быть пойманным – все это переплавлялось в чистейший анимус, в материал для будущей магии.

Чтобы не замели при проверке, нужно было всего-то как следует принять потерю. Если в нем засекут искры чего-то, хоть отдаленно напоминающего любовь, то докопаются до причины, а потом будут показывать иллюзию в виде того самого дерева и измерять, что он почувствует: высокую печаль или позорную горячую жажду схватить дерево и все-таки прибрать его к рукам.

Месяц Ларри мучился, размышлял о своих чувствах, читал стихи о потере и стойкости, подолгу летал над морем, ловя крыльями неверные потоки воздуха, – словом, делал все, чтобы избавиться от мании, и был отчаянно, страшно удивлен, когда это не помогло.