Дикарь и лебедь - Элла Филдс

друг на друге – кажется, сердце у меня в этот миг остановилось. Его глаза потемнели. Зрачки расширились, чернота почти слилась с океанской синевой. Меня пробрала дрожь, и тут его ресницы опустились – а вслед за ними и губы.

Та щекотка превратилась в жидкое пламя.

Губы воина мягко, несмело прижались к моим, ища удачный угол соприкосновения – и нашли его. Низкий стон прозвучал в унисон с моим вздохом, мой рот приоткрылся – достаточно, чтобы принять его губы. Я схватила Клыка за волосы.

– У меня это впервые, – хрипло признался он и косо посмотрел на меня, будто я вытянула из него эти слова и я же заставила его улечься на себя и поцеловать.

Этот взгляд, этот нервный прищур сообщили мне, что дозорный не лжет. И поцелуй его, пусть и лишивший меня воли, его робость и неспешность подтверждали то же самое.

Я оцепенела. И потеряла дар речи: этот безжалостный юный бог не был целован сотнями женщин или – о, звезды – даже мужчин. Да как такое возможно?

Клык закусил губу, наблюдая за мной. Затем попытался отстраниться – но я не выпустила его из своей крепкой хватки.

– У меня тоже, – наконец прошептала я.

Ноздри его раздулись, глаза вспыхнули, лицо озарила восторженная улыбка, какой я у него еще не видела. Улыбка, которая сообщала о безмерной радости – или даже облегчении.

– Слава треклятым звездам, – низким голосом произнес он и снова приник к моим губам.

От робости не осталось и следа. Он целовал меня так, будто выполнял самое важное задание на свете: его губы слились с моими – у меня зашлось сердце, – а затем его бархатный язык проскользнул мне в рот.

Когда твердый стержень в его паху вжался в мою мягкую плоть, я застонала – и мне было все равно, как это звучит. Он медленно провел ладонью вдоль изгибов моего тела и, подхватив бедро, закинул мою ногу себе за спину.

Низкий стон окутал мой язык, и я жадно проглотила его, как и последующее ругательство. Он вдавил член в мое тело прямо через одежду, наши языки сплелись, мы впились в губы друг друга.

Мой рот наполнил вкус меди – ну и что с того. Я пропала в темной манящей бездне, где не было ничего, кроме этой радуги чувственных ощущений. Его жар, его дыхание – обычно размеренное, оно стало прерывистым и согревало мои губы с каждым толчком его бедер.

Я открыла глаза – Клык тоже смотрел на меня. Когда он схватил зубами мою губу, мне показалось, что меня уносит стремительный поток ветра – хотя в тот миг я лежала на твердой земле. Вкус крови вернулся, и Клык резко отстранился, будто я схватила меч, что валялся рядом, и пронзила его.

Он пристально смотрел на меня – сердце мое колотилось как бешеное, я не контролировала свои мысли, не говоря уже о словах. Его губы в пятнах крови приоткрылись, грудь заходила ходуном – он уставился на меня так, словно у него на глазах я отрастила еще голову.

А затем, не говоря ни слова, подобрал свои забытые мечи и на неверных ногах зашагал к выходу из пещеры. К дереву, сквозь которое проходил его путь через ущелье.

– Постой, – кое-как выдохнула я, опершись на локти. – Клык.

Шаг его сбился, но он так ничего и не сказал, так ничего и не сделал – просто растворился в ночи.

* * *

Когда он ушел, повисла оглушительная тишина – она отняла у меня тот драгоценный воздух, который все еще оставался в легких.

Пошатываясь, я поднялась с земли, стряхнула пыль с волос и приказала влаге, подступившей к глазам, высохнуть.

Я поцеловала его. Он поцеловал меня.

Это было не просто запрещено. Без доказательства, что отношения начались еще до второй войны, связь с багровыми теперь считалась государственной изменой.

Но меня пугало не это. Нет, больше всего пугало поселившееся внутри чувство опустошения, словно он отнял у меня то, чего я не могла описать, не могла осознать – и сомневалась, стоит ли даже пытаться.

То, чего я, возможно, уже не смогу вернуть.

Возле устья пещеры я опустилась на четвереньки и выползла наружу, но, заметив что-то в траве, остановилась. Подойдя поближе, я пнула туфелькой матерчатый мешочек.

Из него высыпались перченые орешки – мне даже принюхиваться к ним не пришлось: чужеродный запах и так висел в воздухе. В наших землях такого не ели.

Потому что такое ели там.

Мир съежился и искривился, мысли, что затуманились по вине Клыка, мгновенно прояснились.

О, звезды. Он ведь…

Оглянувшись на вход в пещеру, я глубоко вдохнула и пошла по следу чужих запахов, тех знаков, что упустила ранее, ибо была целиком поглощена попытками опомниться и взять себя в руки, которые позже пришлось повторить – уже по вине Клыка.

Из лесной чащи донесся вой, и я побежала со всех ног, зная, что не успею, зная, что до источника воя еще много миль и что мой единственный шанс успеть – это перекинуться.

Что я и сделала – сердце взбрыкнуло и на секунду замерло у меня в груди.

Кровь взревела и загудела, зрение помутилось, чувства резко обострились – раньше, перекинувшись обратно, я часами страдала от рвоты. Неуклюжая из-за паники и с непривычки, я чуть не влетела головой в дерево, но все же успела расправить крылья и, обогнув его, устремиться ввысь.

Я поднималась все выше и выше, и за считаные минуты кроны деревьев остались далеко позади. Слева от меня над замком взошла луна, но я летела на юг, вдоль лесной чащи и зеленой поросли, что окаймляла ущелье.

Краем глаза я заметила, что от городка за воротами замка исходит мягкое оранжевое свечение; в деревушках, расположенных между городскими стенами и лесами, что проплывали подо мной, было сонно и темно. Картина менялась по мере приближения к Эррину, человечьему королевству на материке, расстояние до которого, казалось, никак не хотело сокращаться. В свете звезд поселки, фермы, крошечные города и старая шахта казались пустыми оболочками, обителью тьмы, над которой уже никогда не взойдет солнце.

Быстрее. Нужно было лететь быстрее.

В юности я поднималась в небо бесчисленное множество раз, пока училась делать это незаметно, управлять своим даром, который родители скорее считали проклятием, – но никогда не летала так быстро. Ледяной, пробиравший до самого пуха ветер бросался на меня, пытался развернуть обратно – на север, домой. Но мне нужно было на юг.

Не в силах совладать с собой, я посмотрела вправо, на ущелье за лесами – туда, где острые скалы и деревья были четко различимы даже в ночи. За ними лежали земли Вордана. Богатые, лесистые, мрачные. В сердце страны, как россыпь далеких звезд, мерцали огоньки – город, а через реку от него дворец, что надзирал за Ворданом с северной его окраины.

Цитадель тьмы.

Много лет минуло с тех пор, как я в последний раз видела ее сверху. Я никогда там не бывала. Мы бы на такое не решились. Явиться туда было все равно что добровольно согласиться на преждевременную смерть.

Эта мысль поблекла, когда ветер донес до меня вопли с юго-востока. Заложив вираж, я снизилась и вскоре увидела собственными глазами все, что там творилось.

Пожары, резню, убитых…

Всю ту кровь.

Ни следа принца и его солдат. Они пересекли границу и, видимо, уже были дома. Здесь же был лишь мой отец со своим маленьким отрядом, совершавший обратный путь.

Звенела сталь. Звери припадали к земле. Кровь, словно дождь, орошала все вокруг и, как дождь, собиралась в лужи.

Сердце полыхало у меня в груди, горло забил пепел.

Я опоздала.

Было слишком поздно, однако я развернулась, дабы остаться незамеченной, и, скрывшись за деревьями, снизилась и пролетела сквозь пустой амбар и сломанный забор. Приземление вышло жестким – трава под лапами оказалась не мягче камня. Но я не перекинулась.

Спрятавшись в тени большого гнилого пня, за которым рос чертополох, я беспомощно наблюдала за происходящим – ничего другого мне не оставалось.

Много. О, звезды, как же много их там было. Волки разных мастей – массивные и помельче, некоторые с крыльями, большинство вдвое крупнее человека – рычали, нападали и рвали на части…

Как же много их под покровом ночи пересекло природный мост, переброшенный через ущелье, или реку.

Я споткнулась о собственную перепончатую лапу.

Клык.

Я.

Это моя вина.

Волк, больше любого из виданных